– Конечно, нет! – Гаяне вспыхнула, мгновенно
заводясь с полоборота. – Некоторым все можно! Если бы мы с тобой,
Лизанька, не пришли на репетицию – представляешь себе, какой скандал закатил бы
наш Великий и Ужасный!
– Айвазян! Штукина! – прикрикнул на подруг главный
режиссер. – Мы вам не мешаем выяснять отношения? А то можем перенести
репетицию в другое помещение, а сцену оставить в вашем распоряжении!
– Извините, Олег Игоревич! – пропищала Лиза
Штукина своим звонким пионерским голосом.
– Свиристицкая, повтори сцену с самого начала. Ты
выходишь из-за левой кулисы, поворачиваешься к залу и говоришь…
Что должна сказать героиня, осталось неизвестным, потому что
в этот самый момент из-за правой кулисы вышла уборщица тетя Клава с таким
выражением лица, что Главный застыл в немом восхищении и всерьез подумал, не
пропадает ли в уборщице великая драматическая актриса.
– Там… – едва слышно проговорила тетя Клава,
показывая рукой куда-то назад и дико тараща глаза.
– Немедленно очистить сцену! – завопила помощник
режиссера Лютикова, устремившись наперерез тете Клаве. – Черт знает что
творится! Вы понимаете, что идет репетиция!
– Репетипитиция! – передразнила Лютикову
уборщица. – Какая еще репетиция! Там… там…
– Да что там такое?! – тоном страдающего
непризнанного гения воскликнул Олег Игоревич.
– Там… Валерию Борисовну убили! – выговорила
наконец тетя Клава распиравшую ее поразительную новость.
– Как? Что? Не может быть! – загалдели все в один
голос и бросились толпой к неожиданно прославившейся тете Клаве. Репетиция была
окончательно и бесповоротно сорвана.
Сплоченный театральный коллектив во главе с уборщицей,
переживавшей свой звездный час, дружно шествовал по полутемным переходам и
коридорам таинственного закулисного мира. Чуть не бегом миновали тесные
актерские грим-уборные, поднялись по узкой винтовой лестнице и вышли на узкий
балкончик, с которого обычно перед новым спектаклем осматривали разложенные на
полу декорации. На балкончике было явно мало места для всех любопытствующих,
задние давили на передних, прижимали их к шатким, неустойчивым перилам.
– Ну что, ну что там? – жадно спрашивала Лиза
Штукина, пытаясь разглядеть что-нибудь через плечи и спины коллег и горько
сетуя в душе на свой пионерский рост. – Что там, что-нибудь видно?
– Видно, – односложно ответил ей мрачный пожилой
комик Задунайский и, с трудом переведя дыхание, пропустил вперед неугомонную
травести.
Лиза, активно работая локтями, пробилась в первые ряды и
замерла, пораженная увиденным.
Внизу, у ног потрясенной театральной общественности, на той
площадке, где обычно художник раскладывал неоконченные или вполне готовые
декорации и фрагменты оформления сцены, лежала в живописной и трагической позе
Валерия Борисовна Кликунец, театральный завсегдатай и спонсор, постоянная
посетительница репетиций и прогонов, свой человек за кулисами.
Холеное, надменное лицо Валерии Борисовны было искажено
гримасой скорее презрительного высокомерного недоумения, нежели страха. То, что
она была мертва, не вызывало ни малейшего сомнения – об этом ясно говорили
широко открытые безжизненные глаза, а еще яснее – длинная шпага, вонзенная в
горло, прямо под подбородок, и приколовшая мертвую женщину к дощатому полу, как
булавка прикалывает жука к донышку коробки в коллекции энтомолога. Шпага
казалась театральной, бутафорской, но горло женщины было пронзено всерьез, и
совершенно всерьез вокруг нее на полу расплылась огромная лужа темной крови.
Довершал эту картину букет темно-красных роз, брошенный на
грудь Валерии Борисовны.
Лиза Штукина не отрываясь глядела на эту поразительную
мизансцену, созданную неизвестным, но весьма одаренным режиссером, –
мизансцену восхитительную и ужасную. Почему-то она обратила внимание на запах –
сложную смесь типично театрального запаха краски и пыли, тонкого аромата роз и
едва ощутимого, сладковатого и тлетворного запаха крови.
– Всем возвратиться на репетицию! – громко
скомандовал Олег Игоревич, вспомнив о своей руководящей роли. – Ни к чему
не прикасаться! Тело не трогать! В первую очередь это касается вас, Клавдия
Никаноровна! – повернулся он к уборщице, и, только убедившись, что его
указания неукоснительно выполняются, достал мобильный телефон и набрал номер
милиции.
Вернувшись на сцену, Лиза Штукина увидела стерву, заразу,
содержанку – то есть Ольгу Чижову собственной персоной. Ольга удивленно
оглядывалась, пытаясь понять, куда подевались все ее коллеги.
– А что случилось? – спросила она у появившихся
из-за кулис актеров. – Репетицию что, отложили?
– Вас ждали, милочка! – с непередаваемым сарказмом
сообщила опоздавшей примадонне Гаяне. – Олег Игоревич так и сказал: пока
нет нашей звезды, репетицию не начинать!
– Между прочим, – горячо зашептала на ухо Гаяне
раскрасневшаяся от эмоций Лиза, – ее здесь не было!
– Что значит – не было? – переспросила
незадачливая подруга. – Когда не было? Кого не было?
– Примадонны нашей не было! Здесь не было, на
репетиции!
– Ну не было, – до Гаяне по-прежнему не
доходило, – и что с того? Главный знал, что ее нет на репетиции.
– Ее не было на репетиции во время убийства! Мы все
были здесь, значит, у нас есть алиби, а у нее алиби нет!
– Правда! – Глаза Гаяне зажглись горячим
охотничьим азартом, и она решительно направилась к Ольге.
– Милочка, – начала она, поравнявшись со своей
жертвой, – вы ведь, кажется, не ладили с Валерией Борисовной? Постоянно
жаловались, что она вам проходу не дает?
– Мы с Валерией Борисовной как-нибудь сами
разберемся, – отшила коллегу наглая примадонна.
– Не разберетесь, – мстительно прошипела Гаяне, –
Валерию Борисовну только что убили.
– Вот как? – только и смогла вымолвить
Лола. – Что это вы обе несете? Совсем от зависти помешались?
– В данном случае они говорят правду, – вмешался
комик Задунайский, – Валерию Борисовну действительно только что нашли
убитой – там… – Он неопределенно махнул рукой в сторону служебных
помещений.
– Чушь какая! – нервно воскликнула Лола. –
Кому это, интересно, понадобилось ее убивать?
– Вам лучше знать, милочка, – елейным тоном
заговорила Штукина, – ведь это у вас с ней были какие-то особые отношения…
Ведь это вам она пела дифирамбы и не давала проходу! Подарки дарила… Вы сами
жаловались.
– Я вовсе никому не жаловалась, – с металлом в
голосе произнесла Лола, – уж вы-то последний человек, с кем бы я стала
обсуждать свои, как вы изволили выразиться, особые отношения с мадам Кликунец.
Другое дело, что вы бесконечно подслушиваете под чужими дверями, а потом
сладострастно разносите по театру сплетни, причем нагло искажаете информацию.
