В одном углу сидели двое испуганных мужчин средних лет, по
аккуратному, но несколько потертому виду которых, а также по той испуганной
серьезности, с какой они передавали друг другу разноцветные официальные документы
на гербовой бумаге, можно было понять, что эти двое измученных полунищенским
существованием наемных работников сложили все накопленные за долгую жизнь
копейки и собрались открыть свой первый самостоятельный бизнес, который
намерены вести честно и законопослушно, и что они разорятся через год, так и не
научившись давать взятки санитарным врачам, пожарникам и налоговым инспекторам
и не сумев постичь ту высшую математику, по которой, получив пять рублей
дохода, приходится платить сто тысяч налога и все равно оставаться злостным
недоимщиком.
В другом углу приемной двое мордатых парней обхаживали
субтильную старушку с поджатыми губами, в кокетливо сдвинутом набок малиновом
бархатном берете.
– Варвара Лукинишна! – обиженным басом, со слезой
в голосе восклицал один из мордоворотов. – Мы же с вами обо всем
договорились! Вы оформляете дарственную на свою квартиру фирме «Аллигатор» и
получаете взамен нашу пожизненную преданность и сыновнее обожание. По-моему,
все предельно ясно и абсолютно честно!
– Да, – капризно пискнула старушка, – но ведь
мне главное, чтобы заразе Люське ничего не досталось, а здесь про это не
говорится!
– Варвара Лукинишна! – взвыл мордатый. –
Мамаша! Но ведь здесь же ясно сказано, что вы дарите квартиру фирме
«Аллигатор», а где тут Люська? Нету здесь никакой Люськи, значит, ни шиша она
не получит!
– А все-таки я хочу, чтобы так и было сказано, что не
получит, – канючила настырная бабка. – А то вы только так говорите, а
я сколько раз слышала, что подпишет женщина бумагу, а после ее обманут. Так надо,
значит, внимательно все проверить, убедиться – все ли как надо написано.
– Мамаша! – простонал измученный
«Аллигатор». – Ну просто нет у меня больше сил! Ну ладно, давайте еще
оформим такое дополнительное соглашение, что по особому пожеланию дарительницы
фирма «Аллигатор» обязуется ни под каким видом ни шиша… тьфу! – ничего не
передавать, не дарить и не переуступать невестке дарительницы Люське…
тьфу! – Людмиле Васильевне Петушковой…
– Вот! – радостно пискнула дарительница. –
Вот это будет то, что надо! Вот это – другое дело! А еще вот только, – она
смущенно и просительно посмотрела на «Аллигатора», – нельзя ли так и
написать – Люське? А то много ей чести – Людмилой Васильевной называть!
– Мамаша! – строго прикрикнул мордоворот. –
Варвара Лукинишна! Это все-таки официальный документ, а не стенка в лифте!
Здесь так не положено!
В центре приемной отдельной компактной группой, соблюдая
тишину и сдержанный вооруженный нейтралитет, ожидали своей очереди родственники
покойного Аркадия Ильича Загряжского: колоритная Калерия Эдуардовна с хорошо
отрепетированной скорбью на лице, интеллигентная старушка-мать в том же, что на
похоронах, черном пальто, и племянница с мужем, не имеющая никаких материальных
претензий и пришедшая в контору исключительно по просьбе матери покойного для
оказания ей моральной поддержки. Сегодня на Калерии был темно-синий строгий
костюм с длинной узкой юбкой – вроде бы и по делу, а все же напоминает траур.
Шляпа тоже имелась – но не та, черная, размером с тележное колесо, какое кладут
в деревне на крышу, чтобы аисты заметили и прилетели вить гнездо, нет, шляпа
была аккуратная, с небольшими полями, под цвет костюма.
Дверь в комнату нотариуса была приоткрыта, оттуда доносились
негромкие голоса.
Надежда и Татьяна вошли в приемную за несколько минут до
двенадцати и, стараясь не привлекать к себе внимания, наскоро оценили
обстановку. Оглядевшись, Надежда Николаевна, используя продуманную накануне
домашнюю заготовку, схватила Татьяну за руку, приоткрыла пошире дверь и
прошмыгнула в кабинет нотариуса.
Сам нотариус, представительный ширококостный мужчина с лицом
старого непоколебимого потомственного рабочего из фильмов пятидесятых годов,
восседал за широким столом, заканчивая плодотворную беседу с лысоватым жуликом
кавказского вида.
За соседним небольшим столиком, на котором едва умещались
компьютер и принтер, сидела помощница нотариуса, девушка настолько худенькая и
миниатюрная, что ее без труда можно было бы пронести на борт корабля или
самолета в кармане. К этой-то помощнице и устремилась Надежда, быстро и
взволнованно тараторя:
– Девушка, вы ведь помощник нотариуса? Вы ведь,
наверное, во всяких таких вопросах разбираетесь? Может быть, чтобы нам Евгения
Алексеевича не загружать, вы нам сразу ответите?
В этот момент лысый жулик поднялся из-за стола, нотариус
взглянул на часы, на ежедневник и сказал помощнице:
– Лена, пригласи Загряжских.
– Секундочку! – Лена профессионально улыбнулась
Надежде, выглянула в приемную и объявила:
– Господа Загряжские! Попрошу вас пройти к нотариусу!
Родственники покойного Аркадия Ильича дружно прошествовали в
кабинет, Лена вернулась за свой столик и снова улыбнулась Надежде Николаевне:
– Слушаю вас! Какой у вас вопрос?
Надежда, косясь краем глаза на Загряжских, рассаживающихся
перед нотариусом, и стараясь не пропустить ни слова из их разговора, снова
зачастила:
– Дело в том, что мы с подругой хотим открыть
пирожковую, но муж подруги, – она кивнула на Татьяну, – не хочет дать
ей доверенность на свою автомашину.
– Подруга – это вы? – спросила Лена Грибову.
Та энергично кивнула, но, помня наставления Надежды, не
раскрыла рта.
– А при чем здесь автомашина? Какое отношение она имеет
к вашей пирожковой? – Девушка добросовестно пыталась вникнуть в суть
вопроса.
– Вы понимаете, – Надежда понизила голос и
наклонилась к столу, одновременно стараясь не упустить ничего из происходящего
возле стола нотариуса, – вы понимаете, моя подруга исключительно хорошо
печет. У нее просто замечательный кулинарный талант. А ее муж не верит в ее
способности и не соглашается переоформить на нее дачный кооператив…
– Так автомашину или кооператив? – Лена вжалась в
спинку своего стула, не в силах понять, чего же хочет от нее многословная
клиентка. – И при чем здесь пирожковая?
Нотариус Казанков тем временем, убедившись в том, что
сидящие перед ним лица действительно являются родственниками покойного Аркадия
Ильича Загряжского, приступил к оглашению завещания.
– Такого-то числа, находясь в здравом уме и твердой
памяти… в присутствии… – читал Евгений Алексеевич хорошо поставленным
профессиональным голосом.
Надежда, подобно Юлию Цезарю пытавшаяся делать одновременно
два дела, старалась не пропустить ни слова из завещания и в то же время
тараторила:
– Как же вы говорите, что пирожковая ни при чем, если я
вам объяснила, что у моей подруги настоящий кулинарный талант! Если бы вы
попробовали ее пирожки, вы бы не говорили, что ни при чем! А ее муж совершенно
не хочет пойти навстречу и не соглашается оформить договор страхования…
