Час прошел спокойно, а перед ужином Сырникова вернулась в
комнату с сияющими глазами.
– Сейчас по телевизору передавали: перестрелка в
китайском ресторане! – выпалила она. – Четыре трупа, и еще есть
жертвы!
– Какой ресторан? – деловито спросила проснувшаяся
Поросенке.
Она работала бухгалтером в оптовой фирме, поставляющей
продукты, и знала все предприятия общественного питания в своем районе.
– Кафе «Янцзы», тут недалеко, всего в трех
кварталах! – захлебывалась Сырникова, она обожала смотреть криминальные
новости со смертельным исходом.
Надежда вздохнула и убрала книгу в тумбочку.
– Опять мафиозные разборки! – авторитетно заявила
Сырникова.
– И мирные люди пострадали? – не удержалась от
вопроса Надежда.
– Нечего средь бела дня по ресторанам шастать! –
припечатала Сырникова, и Надежда снова отвернулась к стене.
Сырникова еще пару раз смоталась к телевизору, но больные
смотрели сериал про латиноамериканскую любовь и на новости переключить не
позволили.
Зато утром перед завтраком в палату явилась уборщица тетя
Дуня и рассказала, что всех пострадавших в китайской заварушке отправили в их
больницу, кого – в отделение, а кого, сами понимаете, в морг. Сведения,
поступившие от тети Дуни, были почти что из первых рук, поскольку она
находилась в дружественных отношениях со сторожем морга.
По наблюдению Надежды, тетя Дуня и сторож дружили не вдвоем,
а втроем – третьей была бутылка. Но этот факт дела не менял – сведения были
верными.
– Четверо их, – рассказывала тетя Дуня, – все
насквозь простреленные. Парни, что привезли их, говорят – кровищи в ресторане,
как на бойне! Девки-официантки от страха все уписались, один хозяин как
огурчик, все ему нипочем.
– Китайцы живучие! – поддержала разговор
Поросенко. – Что ему, косоглазому, сделается?
– А положила их всех баба! – торжественно выдала
тетя Дуня.
– Не может быть!
– Вот те крест! Пришла, постреляла всех и ушла!
– А в живых-то кто-то остался? – полюбопытствовала
Надежда. – Раненых много?
– Я про живых ничего не знаю! – ответила тетя
Дуня. – Вот про покойников я тебе все точно скажу: один был там сильно
крутой, при нем два бугая-телохранителя, их первых положили. Потом еще один
мужик, который рядом был.
– Ужас какой! – вздохнула Поросенке.
– Не говори, девонька! – подхватила тетя
Дуня. – И кому мы в смерти будем нужны? После смерти все одинаковые.
Бедный ли, богатый, хозяин или холуй – все рядышком в морге лежат, в одном
холодильнике…
Пришла сестра-хозяйка и вызвала тетю Дуню, а обитатели
палаты занялись утренним туалетом в ожидании врача. После обхода Надежду услали
на процедуры, а когда она вернулась, то застала в палате крик и оживление.
Низенький мужичок в ватнике под присмотром сестры-хозяйки выносил из палаты
тумбочку и столик.
– Не имеете права! – надрывалась Сырникова. –
Я буду жаловаться главврачу!
– И так обойдетесь, не баре! – отлаивалась
сестра-хозяйка.
Надежда тихонько осведомилась у Поросенке, что случилось, и
получила ответ, что к ним подселяют четвертого человека, а чтобы поместилась
кровать, нужно вынести тумбочку.
– И так невозможно спать от духоты! – орала
Сырникова.
– Окно откройте! – невозмутимо отвечала сестра.
– Тогда дует!
– Здесь вам больница, а не курорт! – припечатала
сестра и вышла из палаты, одержав полную победу в споре.
Надежда пожала плечами и согласилась: действительно, не
курорт.
Принесли кровать, а для этого пришлось сдвинуть Сырникову
ближе к двери. Потом тетя Дуня шлепнула на кровать продавленный матрац и белье,
серое от частых стирок, после чего два студента приволокли в палату крупную
девицу с загипсованной левой ногой и с превеликой осторожностью опустили ее на
кровать.
Вообще парни что-то слишком суетились, и Надежда вскоре
поняла почему. Девица устроилась на кровати поудобнее, обвела всех темными коровьими
глазами и глубоко вздохнула:
– 0-ох!
Несмотря на сломанную ногу, от девицы просто веяло здоровьем
и жизненной силой. Кожа у нее была гладкая, зубы белые без всякого «Орбита»,
густые темные волосы наспех сколоты узлом. От вздоха грудь ее приподнялась, и
Надежда вспомнила монолог артистки Дорониной из одного старого фильма:
«У меня был медальон. Так он у меня не висел, он лежал
горизонтально…»
Медальона у девицы не было, но в том, что он может лежать на
такой груди горизонтально, можно было не сомневаться. Одним словом, от новой
соседки по палате распространялась такая естественная, природная
сексапильность, что в палате сразу стало ощутимо теснее.
Сырникова, разглядев девицу, издала разъяренное шипение, но
пока промолчала.
Весь день в их палату совершалось нашествие мужчин.
Поглядеть на девицу – ее звали Любой – шли все: студенты и
ординаторы, практиканты и хирурги из соседнего отделения, солидные немолодые
врачи с курсов повышения квалификации, анестезиолог Алексей Федорович и даже
больничный кот Скальпель.
Любка валялась на кровати в распахнутом халате, непрерывно
что-то жевала и улыбалась всем визитерам одинаковой белозубой улыбкой.
К концу дня Надежда всерьез начала опасаться за здоровье
Сырниковой, потому что та зеленела на глазах. К вечеру, когда в палате стало
посвободнее, разразился скандал.
– И чего это тебя к нам подселили, – шипела
Сырникова, – что ты за птица такая?
– Потому что мне нужен покой, – невозмутимо
ответила Любка, – а там палата – десять человек, кто храпит, кто во сне
кричит, ночью спать мешают.
– Относительно храпа, – вполголоса заметила
Надежда и показала глазами на Поросенке, – не удивляйся ночью.
– Мне, может, тоже покой нужен, – не унималась
Сырникова, – а теперь, по твоей милости, я у двери на сквозняке лежу! Вот
напишу завтра главному заявление – тебя вообще в коридор выселят!
– Ага, разбежалась, – насмешливо проговорила
Любка, – как бы тебе самой в сортире не оказаться. Юрику только попросить
– они все сделают.
– И кто же такой Юрик? – полюбопытствовала
Поросенке.
– Хахаль мой! – ничуть не смутившись, ответила
Любка и показала маленький мобильный телефон. – Сказал: если что не так –
сразу звонить ему, он завтра приедет, разберется. Вот, кстати, нужно сообщить,
что в другую палату меня перевели.
Она набрала номер и пропела в трубку:
– Майора Голубца попросите, пожалуйста! Ах, домой ушел?
Нет, ничего не передавайте, я завтра позвоню.
