С большим трудом остановив частника – большинство водителей,
увидев ее, проезжали мимо, – Алиса добралась до дома.
Открыв дверь квартиры, она вошла и облегченно вздохнула:
наконец-то в безопасности!
* * *
Травматологическое отделение начинало новый день. Больные
неохотно просыпались, невыспавшиеся сестры разносили градусники, нянечки
гремели ведрами, слышен был могучий бас старшей медсестры, и несло уже из кухни
подгоревшей кашей. Словом, все было как обычно, за одним исключением – не
пришла в палату тетя Дуня. Она где-то задержалась, и Надежда сильно
подозревала, что в морге.
Надежда встала пораньше и умудрилась провести все утренние
процедуры до того, как толпа больных начала осаждать места общего пользования.
Ее соседки разошлись, а Надежда сидела у окна, умытая, причесанная, и кое-кого
ожидала.
Этот кое-кто ждать себя не заставил. Под окном появился
плюгавенький мужичок неопределенного возраста – от сорока до шестидесяти. Одет
он был в засаленную курточку и такие же брюки, а ботинки были без шнурков.
Мужичок снял кепочку, потоптался немного под окном и задрал голову наверх,
причем стало видно, что под глазом у него застарелый синяк.
Мужичок прочистил горло, намереваясь крикнуть, но, заметив Надежду
в окне, приятно удивился.
– Здравствуй, Венечка! – сказала Надежда как можно
приветливее.
– Здравствуйте, – вежливо ответствовал тот.
– Как поживаешь? – начала Надежда светскую беседу.
– Да что ж, – хмыкнул Венечка и опустил глаза
долу, – мы ничего… Пришел вот… – Он снова надолго замолчал.
Венечку знало все отделение. Его жена Мария Степановна
лежала в соседней палате с переломом шейки бедра. Вставать ей не разрешали, и
Венечка навещал ее, когда был трезв, потому что заведующий отделением не
жаловал пьяниц, а Венечка как раз и являлся тихим, безобидным алкоголиком.
Поэтому навестить супругу, так сказать, официально у него получалось нечасто,
он предпочитал общаться с нею через окно.
Но окно соседней палаты выходило на другую сторону, там
проходили посетители и врачи торопились на работу – в общем, под тем окном
можно было появляться только вечером, когда врачи уже расходились по домам. Но
Венечка не мог ждать до вечера, с раннего утра у него горела душа. Поэтому он
являлся с утра пораньше под окошко Надежды, та шла в соседнюю палату и в
зависимости от настроения Марии Степановны приносила Венечке десятку на пиво
или же ничего не приносила, а только передавала на словах, чтобы Венечка
катился к чертовой матери и не смел больше показываться в больнице.
– Ну, Николавна, как моя-то сегодня? – Венечка
Надежду уважал и звал просто по отчеству.
– Ой, Венечка, не хочу тебя огорчать, но плохо, –
соврала Надежда. – Спала, говорит, неважно, цыгане, говорит, снились, а
это не к добру.
– Значит, не даст, – обреченно констатировал
Венечка.
– Боюсь, что так, – подтвердила Надежда, – но
ты не унывай. Хочешь на бутылку пива заработать?
– Спрашиваешь, – оживился Венечка, – только
лучше на две…
– Договорились. – Надежда показала ему свернутые в
трубочку две десятки. – Тогда ты вот что… Я тут пакетик один случайно
уронила, вот прямо под окно, так ты разрой листья-то и подай его мне.
Венечка поглядел подозрительно, но Надежда помахала
десятками, и он послушно принялся ковырять землю в том месте, где она указала.
– Ну, есть там что? – От нетерпения Надежда
высунулась в окно чуть не по пояс.
– Нашел. – Венечка показал ей запачканную землей
обычную дамскую косметичку.
– Давай ее сюда. – Она уже спустила вниз
веревочку, которую использовали обитатели палаты для получения незаконных
передач.
Венечка колебался, вертя в руках косметичку, он даже
попытался ее открыть.
– Ты, Веня, не думай, там денег нету, – сказала
Надежда и помахала десятками.
Веня смирился, привязал косметичку, и Надежда мигом подняла
ее наверх, после чего бросила ему обещанную плату. Венечка удалился радостным
шагом, а Надежда мигом спрятала косметичку под подушку, так что когда вернулась
из туалета Сырникова, она увидела только, как Надежда закрывает окно.
– Я проветрила, пока вас не было, – не дожидаясь
вопросов, объяснила Надежда.
Сырникова по привычке поглядела подозрительно, но ничего не
сказала.
Уборщица тетя Дуня появилась позже обычного, с хмурым видом
и заплаканными глазами.
– Михалыча-то ночью чуть не убили, – сообщила она,
скорбно поджимая губы. – Вломились какие-то в морг, все там перерыли.
– Искали что-то? – слишком поспешно спросила
Надежда. – Украли?
– Да что там украсть-то можно, – засмеялась
Любка, – покойника, что ли?
Тетя Дуня обиделась на то, что насмехаются и перебивают.
– Ты лучше скажи, – обратилась она к
Надежде, – ты ночью ничего не слышала?
– Ничего, – честно глядя ей в глаза, ответила
Надежда, – я спала.
– Спала? – с сомнением протянула тетя Дуня. –
Тут, говорят, такой шум ночью был…
– А что с Михалычем-то случилось?
– Ну, говорит, услыхал он какой-то шум подозрительный,
пошел проверять, ему раз по голове, он и не помнит больше ничего. Утром
труповозка приехала, дверь открыта, Михалыч на столе лежит без сознания.
Они было его за покойника приняли, хотели в холодильник
класть, а тут кто-то сообразил, что все покойники голые, а этот – одетый. А
потом уже пригляделись и Михалыча в личность узнали.
Любка хохотала в голос, и Надежда, представив, как бедного
Михалыча чуть не отправили в холодильник, не смогла к ней не присоединиться.
Тетя Дуня окончательно обиделась и смотрела злобно.
– Сейчас-то сторож пришел в себя, помощь ему
оказали? – обратилась к ней Надежда.
– Оказали, – буркнула тетя Дуня. – Если бы
труповозка утром не приехала, может, и не очухался бы.
– Много народа с аварии ночной привезли? –
спросила Надежда, чтобы сменить тему.
– А ты откуда знаешь про аварию? – остервенилась
тетя Дуня. – А говоришь – спала, ничего не слышала…
Надежду спасла старшая медсестра, которая вызвала тетю Дуню
по хозяйственной надобности.
После завтрака, обхода и процедур Надежда незаметно сунула
добытую с помощью Венечки косметичку в карман халата и удалилась в туалет.
Закрывшись в кабинке, она с замиранием сердца открыла косметичку. На первый
взгляд в ней не было ничего криминального, обычный набор дамских мелочей:
носовой платок, пудреница, тюбик помады, а также круглая пластмассовая
коробочка, на которой было написано по-немецки.
