– Стыдно стало. Сейчас я уже жалею, что нанял этого типа. Стыдно. Один мой друг ревновал жену, подглядывал, таскался за ней следом, сидел в кустах. Потом рассказывал в деталях, со слезами и соплями. Я всегда смеялся над ним. Я считаю себя сильным человеком, а тут поступил как жалкий и ничтожный… даже не знаю кто. Не хотел об этом вспоминать.
– Юрий Владиславович, снова неправда. Ревность – чем не мотив для убийства? Вы умолчали о связи вашей жены не потому, что вам было стыдно, а потому, что не хотели обнаружить возможный мотив убийства.
– Вы правы. И это тоже. Но и стыдно. Правы, правы. Муж, оскорбленный в своих чувствах… Именно так я и подумал. Мотив убийства. Целый месяц держался, терпел, а на приеме вдруг не выдержал и… Да не убивал я Лиду! – сказал он с силой. – Не убивал! Мотив имелся, не спорю, но не было… искры! Да и мотив… хилый. Такое делают под влиянием сильного чувства. А чувства-то у меня и не было. Один расчет. Детектив, фотографии, развод в итоге. Любопытство, пожалуй, желание узнать, почему она так переменилась и кто мой соперник. Это был повод для развода. Не причина – а повод, понимаете? Я умею рассчитывать, поверьте. А убийство моей жены… какое-то… даже не знаю… там собралось столько людей, свидетелей. Ничего нельзя было планировать заранее и рассчитывать… Если бы я решил убить… – Он замолчал, словно колеблясь. – Если бы я решил убить, поверьте, я бы действовал иначе.
* * *
– Я ему верю, – задумчиво сказал Николай Астахов. – Жертва, видимо, та еще была штучка.
Вся троица сидела в «Тутси», и Коля отчитывался за проделанную работу. Федор и Савелий внимательно слушали.
– Жалко мужика. Он далеко не идиот. И то, почему врет, вполне понятно. Я бы на его месте тоже… Не представляю, что он бьет витрины и вешает манекены. Психотип другой.
– А зачем вы его арестовали? – спросил Савелий.
– Не арестовали, а задержали. Это две большие разницы. Пусть пока побудет на глазах. Федор, что скажешь?
Тот пожал плечами:
– Чужая душа потемки. Твой Рогов врет и будет врать. Но это ни о чем не говорит и ничего не доказывает, кроме того, что он способен врать. А кто не способен, когда прижмет? То, что он нанял детектива, не значит, что он убил. Рогов знал о любовнике жены и молчал. Вот представь себе, Николай, ты узнал, что у твоей… Сиди, я к примеру говорю! У твоей Ирочки есть… извини за выражение… друг. Ты об этом узнал и…
– При чем здесь моя Ирка? – обиделся Астахов.
– Вот видишь! Даже мысль о сопернике портит тебе настроение. Ты бы не смог делать вид, что ничего не произошло, правда? Ты бы закатил скандал с криками и битьем посуды. Как любой нормальный мужик, – поспешно прибавил он, видя, как наливается соками физиономия приятеля. – Как любой нормальный мужик, независимо от того, любит он жену или нет. Потому что каждый человек собственник и не терпит посягательств на свою собственность. А Рогов знал о любовнике и молчал. Это говорит в его пользу. Такие, как он, не убивают вдруг. Такие, как он, планируют убийство!
– О его планах мы ничего не знаем, – буркнул Николай.
– Верно. Мы знаем, что он нанял детектива. Получил фотографии. Собирался что-то с ними делать. Может, положить в семейный альбом.
– Разводиться он собирался. А она это почувствовала и написала прощальное письмо Сотникову.
– Письмо… – повторил Федор. – Кстати, о письмах. У меня тут есть один небольшой тест для Савелия как главного редактора крупного отечественного издательства и талантливого стилиста.
Он достал из папки, лежавшей на столе рядом, пачку листов, которые изучал ночью, протянул Савелию. Тот с опаской взял, вопросительно глядя на Федора.
– Вот, Савелий, внеси свой вклад, – сказал Алексеев веско. – Прочитай внимательно, подумай и разложи согласно внутреннему чутью – зерна и плевелы отдельно.
– Все мудришь, – Николай никак не мог успокоиться. – Философию разводишь. Дай! – Он потянулся к листкам.
– Сначала Савелий. Не мешай!
Зотов уже углубился в чтение. Он читал, нахмурившись и шевеля губами. От напряжения на скулах его выступили красные пятна. Он не все понимал в рассуждениях друзей, но сейчас чувствовал себя на коне – художественный текст был его стихией. Он прочитал первый лист и положил его слева от себя. Затем второй, который, подумав немного, положил справа. Третий он прочитал дважды и положил слева. Потом переложил направо. Николай демонстративно посмотрел на часы. Федор загадочно молчал. Прошло томительных десять или пятнадцать минут. Савелий закончил чтение, откинулся на спинку кресла. Пятерней зачесал назад куцые пряди.
– Молодец, – похвалил Федор. – А теперь разберись с этим. – Он протянул ему еще один листок, сложенный вчетверо.
Тот пробежал глазами знакомое уже письмо Лидии Роговой, не колеблясь, положил его справа от себя и взглянул на Федора.
– Правильно догадался, – сказал тот. – Молодец! Теперь ты, Николай. Как детектив, определи разницу между этими письмами.
Старлей нехотя взял «левые» листки. Прочитав несколько строк, недоуменно взглянул на Федора.
– Следственный эксперимент, – сказал тот. – Читай, читай. Можешь вслух. Это сочинили мои студенты. Парни и девушки. Я объяснил им, что требуется, и пообещал зачет по философам-теологам. Хотя это и непедагогично. Это прощальные письма к партнеру. Письма воображаемой женщины к воображаемому мужчине. Савелий разложил их по стилю. Как я понимаю, письма мачо оказались справа, а барышень – слева. Вот, смотри, Николай. Девушки обращаются к любимому человеку: «Мой милый мальчик», «Мой любимый», «Мой единственный». Девицы, хоть и эмансипированные, но мыльные оперы смотрят. Поехали дальше. «Не судьба», «нам не суждено быть вместе», «я молю бога», «ты встретишь свою любовь», «ослепительный миг», «я никогда тебя не забуду», «забудь меня».
Просто удивительно – современные барышни, курят, не откажутся клюкнуть в хорошей компании, выражаются зачастую так, что уши вянут, а тут вдруг такой всплеск романтизма. Я и сам не ожидал.
Теперь смотри, Николай, что пишут парни. «Дорогой Дима», «Димочка», «нам нужно расстаться», «так надо», «ничего не поделаешь», «прощай», «будь счастлив».
Девицы экзальтированы, сентиментальны, чувствуют себя слегка виноватыми, играют – это есть свойство их пола, и, как правило, переигрывают. И кокетничают, даже прощаясь навсегда. Молодые люди потеряли интерес к бывшему предмету и стремятся отделаться от него побыстрее. Им уже не до романтики, чувства прошли, увяли розы, играть больше неохота. Разность психотипов налицо. На примере одного письма это незаметно, а если их одиннадцать, то даже тебе, Николай, видна разница.
А теперь скажи мне, куда ты определишь письмо Лидии Роговой? Справа – мальчики, слева – девочки. Помнишь, что она написала? «Димочка, мы больше не увидимся. Так складываются обстоятельства. Не звони мне больше и не пытайся встретиться». Сухо, деловито, ничего лишнего. Никаких сентиментов. «Не звони мне больше и не пытайся встретиться, это ничего не изменит». Похоже на угрозу, не так ли? Согласитесь, это мало напоминает письмо влюбленной женщины, которая прощается с возлюбленным. Под занавес бросает косточку: «Наша история была очень красивая, хоть и короткая. Она красиво началась и должна красиво закончиться…»; «У тебя все впереди, ты талантливый писатель…», и так далее. В этом письме нет ни любви, ни тепла. В нем ничего нет. Одна информация – не подходи, не ищи, все кончено.
