– Так-так… – протянула Надежда, – значит,
шесть лет назад вы расстались, и вдруг ты встретила ее в Зауральске. А вы были
знакомы?
– Шапочно, – угрюмо ответила Лена, – сами
понимаете, вряд ли у нас с ней получилась бы дружба.
– Верно, – согласилась Надежда, – стало быть,
оттого ты на этой конференции в Зауральске за ней следила? Глаз с нее не
спускала и потому заметила, как она назначила свидание тому типу, которого
потом убили, Виктору Черепахину, так?
– Так, – обреченно сказала Лена.
Надежда так устала, как будто перетаскивала с места на место
чугунные болванки. Еще бы не утомиться, когда каждое слово из Лены приходилось
тянуть клещами!
– Допускаю, что ты сбежала в Петербург оттого, что в
голове помутилось от страха, – сказала она, усилием воли сдерживаясь,
чтобы не повысить голос, – но все равно не понимаю, за каким чертом тебе
понадобилось разыскивать эту женщину. Ты, что, всерьез считаешь, что, увидев
тебя, она испугается, тут же покается в содеянном и скажет, что не имеет к тебе
никаких претензий? Было бы очень странно, учитывая ваши с ней отношения. Ты
извини, но пока я не вижу никакой логики в твоих поступках…
– Вы правы, конечно… Но я…
Лена глубоко вздохнула и снова надолго замолкла.
Надежде на глаза попался старинный мельхиоровый половник.
Половник этот являлся памятью о ее бабушке, достался ей в наследство, как
некоторые мелочи, и висел на гвоздике исключительно для красоты. Он был большой
– сразу тарелка супу помещалась, с тяжелой витой ручкой.
И вот когда Надежда Николаевна, доведенная до отчаяния,
всерьез подумывала, не стукнуть ли эту рохлю тяжелым половником, Лена очнулась
и заговорила.
* * *
Лене очень нравилось учиться. Нравилось слушать
преподавателей на лекциях, нравилось просиживать допоздна в библиотеке,
обложившись книгами. Все ей давалось легко, возможно, потому, что кроме умной
головки были у нее работоспособность и усидчивость. Родители присылали деньги
на жизнь, тогда еще у Лены был жив отец – заведующий реанимационным отделением
городской больницы. Все же денег постоянно не хватало, и Лена охотно бралась за
любую работу – собирала подписи на выборах, рекламировала сигареты и жвачку,
раздавала рекламные листовки в метро… Ей очень хорошо давались языки,
английский и французский, так что иногда удавалось перехватить кое-какие
переводы.
Но на пятом, последнем, курсе Лена нашла замечательный
заработок.
Точнее, этот заработок нашел для нее однокурсник, Мишка
Птицын. Мишка остановил ее в коридоре, возле аудитории, и окинул с ног до
головы странным оценивающим взглядом. Мишка был хороший парень и не бабник,
поэтому Лена не обиделась, а только удивилась.
– Миш, ты чего? – проговорила она, отступив и
наклонив голову набок.
– Березкина, тебе деньги нужны?
– Спрашиваешь! А в чем дело-то?
– Вроде ты подходишь… английский знаешь очень хорошо, и
внешне вполне…
– Мишка, ты никак хочешь меня пристроить в валютные
проститутки? – Лена хихикнула.
– Таких связей у меня нет. А вот переводчиком
поработать – могу пристроить. Мне сказали, что нужна девушка с приличной
внешностью для синхронного перевода.
Слова «синхронный перевод» Лену испугали – это очень тяжелая
работа, и ей до сих пор не приходилось ее выполнять. Но когда Мишка сказал, что
платить будут сто долларов в день, всякие сомнения отпали.
Переводчики – «синхронисты» – это элита, платят им очень
хорошо, но работа совершенно каторжная. Синхронист должен сходу переводить
выступление докладчика, то есть он должен расслышать фразу, перевести на
русский и произнести перевод в микрофон, в то же время не пропустив следующую
фразу выступающего. Некоторые докладчики думают о переводчиках и делают после
каждой фразы небольшую паузу, чтобы дать возможность произнести перевод, но
большинство совершенно не задумывается о таких нюансах и тараторят без
передышки. Час такого перевода изматывает больше, чем обыкновенный рабочий
день.
Мишка привел Лену в Таврический дворец, где проходила
очередная экономическая конференция.
Он представил ее замотанной женщине, которая окинула Лену
придирчивым взглядом, кивнула и втолкнула ее в кабинку переводчика. Это было,
как в тех случаях, когда ребенка бросают в воду, чтобы он научился плавать.
Кто-то учится, кто-то тонет.
На трибуну вышел импозантный седовласый англичанин,
откашлялся и начал свое выступление. Лена нацепила наушники, схватила микрофон,
и начался кошмар.
Она потеряла счет времени, забыла, на каком свете находится,
как ее зовут. В уши вползала бесконечная змея английской речи, Лена лихорадочно
подбирала русский эквивалент и говорила, говорила, говорила, в ужасе думая, что
она не помнит, что только что сказал этот английский хлыщ.
Когда она была уверена, что не выдержит больше ни минуты,
англичанин поблагодарил слушателей, поклонился и под аплодисменты покинул
трибуну.
Лена откинулась на спинку стула. По ее щекам ползли слезы.
В кабинку влетел Мишка. Он окинул ее сочувственным взглядом,
схватил наушники и вытолкал в коридор:
– Походи немножко, я поработаю. Первый раз синхронка –
это чистый гроб!
Лена на негнущихся ногах выползла в коридор и прислонилась к
стене, чтобы не упасть.
Вдруг рядом с ней раздался низкий, чуть хрипловатый голос:
– Что, совсем плохо?
Она подняла глаза и увидела ужасно худого мужчину. Такого
худого, что пиджак висел на нем, как на вешалке. Но при такой худобе он излучал
энергию, силу и уверенность. И еще доброту.
Лена почувствовала странный укол в сердце. Ей показалось,
что все звуки вокруг нее неожиданно смолкли, как будто она снова оказалась в
звуконепроницаемой оболочке лингафонной кабины.
Мужчина вставил в ее губы сигарету и поднес огонь зажигалки.
Лена благодарно кивнула и закашлялась: сигарета была слишком крепкая. Однако от
этой затяжки ей стало легче, напряжение отпустило.
– Сейчас будет перерыв, – сказал мужчина, пойдем в
буфет, выпьем кофе, а то на тебе совсем лица нет.
Это звучит удивительно банально, но Лене казалось, что она
знает его уже много лет. Так ей было с ним просто и легко.
Его звали Сергей, он был журналист и освещал конференцию для
крупной петербургской газеты.
Когда первый день работы конференции закончился и Лена
выползла на улицу, как шахтер выползает из шахты, еле переставляя ноги от
усталости, жмурясь от резкого весеннего солнца, она увидела Сергея,
поджидавшего ее на ступеньках дворца.
Они долго шли по весенним улицам, разговаривая о какой-то
ничего не значащей ерунде – о детстве, о снах, о мороженом, и вся эта бесцельная,
пустая болтовня казалась удивительно важной, наполненной смыслом, потому что
важны были не слова, а интонации, звуки голоса.
