– Я же вам сказала – лейтенант Синицына, ответила
девушка без прежней уверенности, – и пожалуйста, обращайтесь ко мне на
«вы».
– Тогда документик покажите, пожалуйста, насмешливо
проговорил журналист, – или дома забыли документик? Девочка, кого ты
хочешь обмануть? Да я старый газетный волк, я людей насквозь вижу! Что, я мента
не узнаю? Мент, он и в юбке мент!
Лена на мгновение смешалась.
Николай повернулся к буфетчице и крикнул:
– Лерочка, сделай мне еще пятьдесят грамм!
Воспользовавшись этим мгновением, Лена выплеснула свой
коньяк в стоявший рядом с ней аквариум.
Николай снова повернулся к ней, увидел пустую рюмку, и в его
взгляде мелькнуло уважение.
– И даме тоже сделай! – крикнул он через плечо.
– Ну, так кто же ты такая, лапочка? – снова
спросил он, понизив голос. – Колись по-быстрому! Дочка этого профессора?
– Как… как вы… как вы догадались? – Лена очень
натурально изобразила удивление.
– Котик, – Николай улыбнулся
снисходительно, – поживешь с мое… я ведь – газетчик, а это значит – и
психолог, и детектив; и писатель, и все в одном, так сказать, флаконе…
«Ну, распустил хвост! – подумала Лена. – Так,
глядишь, и что-нибудь полезное выболтает».
Вслух она сказала:
– Значит, у вас не только три имени, но и профессии
тоже три?
– Гораздо больше, солнышко, гораздо больше! –
промурлыкал Николай, положив ладонь ей на руку.
Лена осторожно высвободила руку из липких пальцев
журналиста.
В это время, призывно виляя бедрами, к их столику подошла
барменша и поставила на столешницу две полные рюмки.
– Спасибо, Лерочка, – Николай всем корпусом
повернулся к тетке и увесисто шлепнул ее пониже спины, – спасибо, цветок
душистых прерий!
Одна ты понимаешь ранимую душу журналиста!
– Уймись, ты, ранимая душа, – беззлобно
усмехнулась тетка и вернулась к себе за стойку.
Воспользовавшись тем, что Николай отвлекся, Лена вылила
вторую рюмку в аквариум и сделала вид, что пьет.
Журналист повернулся к ней и с уважением уставился на пустую
рюмку в ее руке.
– А ты молодец, – проговорил он, – обогнала
старого газетного волка… надо нагонять…
С этими словами он лихо опрокинул вторую рюмку. Глаза у него
несколько затуманились.
– Чур, теперь я заказываю, – Лена встала и,
старательно изображая несколько нетвердую походку, задевая столы и чуть не
уронив подвернувшийся на пути стул, направилась к бару за следующей порцией
горючего.
Барменша взглянула на нее с любопытством, но ничего не
сказала и налила коньяк.
Вернувшись к столу, Лена поставила коньяк перед журналистом
и села, имитируя легкую степень опьянения.
– Ну что, зайчик, – заговорил Николай, подняв
рюмку, – решила, говоришь, за папочку вступиться? Брось, дохлое дело! Тем
более что выборы давно прошли… поезд ушел, ту-ту!
– Не в выборах дело, – возмущенно проговорила
девушка, – дело в его добром имени!
– Доброе имя! – журналист оглушительно захохотал,
откршувшись на спинку стула и прикрыв глаза. – Доброе имя! Да мы, котик ты
мой пушистый, живем уже даже не в двадцатом, а в двадцать первом веке, а ты все
еще мыслишь категориями девятнадцатого!
Лена, пользуясь тем, что Николай, увлеченный своими
разглагольствованиями, не следит за ней, выплеснула в аквариум следующую рюмку.
Ей показалось, что рыбки ведут себя как-то странно плавают по синусоиде и
постоянно натыкаются на прозрачные стенки.
– Доброе имя! – повторил корреспондент,
отсмеявшись и проглотив свой коньяк. – Надо будет запомнить, ребятам
расскажу это ведь смешнее любого анекдота!
– У отца больное сердце! – с чувством проговорила
Лена. – Он после вашей статьи тяжело болел!
– А с больным сердцем нечего лезть в политику, –
назидательно проговорил Николай, – политика – это потяжелее, чем большой
спорт!
Требуется абсолютное здоровье, как у космонавта…
Язык бравого журналиста уже слегка заплетался. Чтобы
закрепить и усилить достигнутый эффект, Лена принесла еще две рюмки и чуть не
силой влила коньяк в Николая.
Неожиданно он рассмеялся:
– А она тоже хорошо пила… прямо как ты…
– Кто? – удивленно спросила девушка.
– Ну, она… та баба, которая… ух, шикарная телка! Не
моего… блин… поля… ягода…
Он говорил уже с заметным трудом, и Лена подумала, не переборщила
ли она с дозой алкоголя, но вдруг журналист оживился и снова повторил:
– Шикарная телка!
– Да про кого ты говоришь? – переспросила Лена.
– Тс-с! – Николай огляделся по сторонам и приложил
палец к губам. – Она велела никому… ни одной живой душе не говорить, что
эта статья заказная… про профессора, блин…
Неожиданно он уставился на Лену и выпучил глаза:
– Так это же про папашку твоего! Ну, блин, история!
– Расскажи, что за история? – тихо переспросила
Леня, придвинувшись к журналисту. – И про какую женщину ты говоришь?
– Крутая баба! – повторил Николай.
– Ну что ты все одно и то же твердишь – крутая да
шикарная! Имя-то у нее есть, у этой твоей крутой и шикарной?
– А как же? – Николай состроил обиженную
гримасу. – И имя, и отчество… вот только я… забыл.
– он прижал пальцы к виску, и по его лицу пробежала
судорога – видимо, с таким напряжением пытался он вспомнить забытое имя, –
отчество такое… особенное…
– Теодоровна? – подсказала Лена.
– Во-во! ??? журналист обрадовался. – Точно,
вспомнил, Ольга Теодоровна! Надо же такого папочку заиметь! Нет чтобы просто,
как у людей Федоровна… «Только, – говорит, – никому, ни одной чтоб
душе…» – Николай испуганно прижал ладонь ко рту. —Ну вот, а я тебе про нее
рассказал… ну, тебе можно, ты человек не посторонний…
Вдруг глаза Николая расширились, он с изумлением смотрел на
что-то у Лены за спиной.
Девушка обернулась и проследила за его взглядом.
Николай смотрел на аквариум.
На него действительно стоило посмотреть.
Одна рыбка явно решила покончить жизнь самоубийством. Она
раз за разом разгонялась и выскакивала из воды, потом шлепалась обратно и
начинала все сначала.
Еще одна золотистая рыбка на самом дне аквариума стояла на
голове. Это выглядело особенно уморительно, потому что несчастная рыба не могла
удержать равновесие и раскачивалась, как дерево на ветру.
