– Яков Павлович, – Алла постучала коготками по подлокотнику кресла. – Вы не могли бы окончательно прояснить ситуацию? Я уехать хочу.
Дуся
А я – исчезнуть. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы не видеть Громова, чтобы вычеркнуть из памяти все годы нашего знакомства, вместе с чаепитиями в их квартире, с вежливыми вопросами Марины Игоревны, с веселым подшучиванием Гарика, моей в него влюбленностью…
Почему он так спокоен? Маска? Или все то, что было раньше, – маска, а сейчас я вижу его настоящего? Узкая полоса манжет, выглядывавших из-под рукавов пиджака. Черный похоронный костюм с вялой гвоздикой в петлице, остроносые туфли на каблуке – Гарик всегда хотел быть немного выше ростом – и блестящие, уложенные в аккуратную прическу волосы. Человек-кукла, который пришел пугать меня, чтобы я была послушной и исполнила то, что сказано.
Сокровища, ключ, Пта… смешно, но я действительно впервые слышу о кладе и понятия не имею, где его искать. Но Гарик не поверит, он убежден, что бабушка открыла мне тайну, и жаждет прикоснуться… к чему? Существовало ли это золото вообще? А если и существовало, то какое право имею на него я?
Но эти мои вопросы совершенно неважны и неинтересны в нынешней ситуации, ведь есть другие, гораздо более важные. И Яков, уставший, раздраженный, нахмуренный Яков в который раз начинает излагать версию событий.
– Смерть Ники, неожиданная, как я полагаю, вместе с тем была весьма выгодной, поскольку нагнетала обстановку.
– И еще господин Громов избежал опасности досрочного разоблачения, – встрял чернявый помощник Якова. Леня? Леонид. Яков говорил, что раздолбай, но талантливый. Не знаю, как там с талантом, но облик Ленин вызывал улыбку и желание немедленно заняться его воспитанием. Для начала умыть, причесать, переодеть…
– Тогда же появилась мысль сильно испугать и Дусю, поторопить, потому как игра в мертвеца оказалась не такой увлекательной, слишком во многом пришлось себе отказывать.
Ну да, Гарик не любит отказывать себе в чем бы то ни было.
– А дальше просто. Дуся узнала голос…
Шепот из темноты, сквозняк по коже, ужас, останавливающий сердце. Теперь я знаю, как умерла Ника. Громов – убийца, пусть он найдет с десяток оправданий, но он – убийца.
– Дуся сказала, что ее Ника звала, – мягко заметила Ильве.
– Ника, которая недавно умерла? И ее смерть засвидетельствовало гораздо большее количество людей, чем смерть Громова, а в призраков я не верю. Зато верю, что со страха можно заменить одного призрака другим. Верно?
Ну да, всевидящий и всезнающий Яков снова оказался прав.
– Дальше – дело техники. Проверить версию со скелетами в шкафу, вытащить тайны, которые есть у каждого, убедиться, что только у Дуси этой тайны нет, зато есть золотая игрушка бешеной стоимости, очень ей дорогая, отнятая, как я полагал, обманом и потом вдруг великодушно возвращенная. Почему? В общем-то, этот вопрос сразу меня заинтересовал. Отсюда поручение Лене поискать еще и в этом направлении.
Леня, прижав руки к сердцу, комично раскланялся.
– Слегка спутали карты ночные, точнее, утренние хождения дам, одна из которых пользовалась ранним временем, чтобы выгулять собаку, не опасаясь столкнуться с родственником, вторая – занималась черной магией. Не знаю, удачно ли.
Лизхен встрепенулась, но не произнесла ни слова. Интересно, что же она пыталась сделать? Хотя, кажется, догадываюсь. Привороты-отвороты, последний шанс и вера в чудо.
– Один звонок и прояснившийся интерес Виктора к Топе, точнее, наоборот. Топа собралась перепоручить ему Тяпу, на время, как было сказано. Полагаю, она рассчитывала, что потом Виктор не станет избавляться от собаки… ну, да это не имеет отношения к истории. Главное, что с учетом версии оживления все сошлось. Правда, – Яков смущенно пожал плечами, – появления грабителей я не учел и перестрелки не планировал. Да, Игорь Владиславович, откуда у вас пистолет? И зачем вы его с собой взяли?
– А просто так, на всякий случай. И разрешение имеется… и если у вас, любезный Яков Павлович, все, то можете быть свободны. И вы, дорогие мои, тоже выметайтесь.
– Стой, Алла. – Ильве поднялась, потянулась, нарочито медленно и лениво. – Никуда мы не поедем… если, конечно, сами того не захотим. Громов, наверное, про дарственную позабыл, а она, милый, обратного хода не имеет, и поэтому, Громов, уйти предлагаю тебе… А я – досыпать… завтра Ромочку к врачу везти, а потом встреча назначена… хотелось бы выглядеть прилично.
В этот момент я любила Ильве за то, за что раньше ненавидела, – за изысканную стервозность и ледяную самоуверенность.
– Ну и тварь же ты, – только и сказал Громов.
Ему не ответили, но, кажется, все подумали то же, что и я: сам он тварь.
Серые глыбы домов, пыльная августовская зелень, глянцевый блеск авто на стоянке, выкрашенные в синий цвет лавочки и плоская коробка пункта приема стеклотары. В подъезде пахло голубцами, яблочным вареньем и пригоревшим сахаром, и эти знакомые, встречающиеся в любом доме запахи, вдруг разом уняли и беспричинный страх, и эгоистичное желание отступить, уйти, забыть и о просьбе, и об Иване Алексеевиче, и вообще обо всем случившемся в степях дружественной Монголии. Вадим удобнее перехватил обувную коробку, перевязанную шнуром, и бодро взбежал по лестнице.
Радостный пересвист звонка, бодрое шлепанье босых ног, скрип двери.
– Машка, ну тебя только…здрасьте, а вы к кому? – девушка смотрела снизу вверх, удивленно и чуточку обиженно. В одной руке она сжимала красную пластиковую лопаточку, на которую налипли черные земляные комочки, в другой – пучок зеленого, чуть примятого лука. Полотняные брюки были измазаны, как и синяя футболка с растянутым воротом.
– Прошу простить за беспокойство, но мне нужна Татарищева Антиоха Ивановна.
– Татарищева? – девушка нахмурилась. – Вообще-то Антиоха Ивановна – моя мама, но она не Татарищева…
– Валентина! – долетел строгий окрик из глубин квартиры. – Кто пришел?
– Ма, это к тебе!
Антиоха Ивановна не была точной копией отца, скорее то родственное сходство, которое удалось-таки уловить Вадиму, являлось результатом работы его воображения.
По-старчески смуглая кожа, прежде резковатые черты лица с возрастом лишь обострились, придавая оттенок властности. Аккуратная прическа, строгий наряд… дама была прекрасна в своем возрасте.
А еще терпелива, поскольку выслушала сбивчивый, порой уходивший и вовсе в бессвязный лепет рассказ внимательно. Она ни разу не позволила себе перебить, выразить сомнение в правдивости, лишь уточнила в конце:
– Значит, мой отец еще жив?
– Был жив, но… понимаете, возраст. Когда я уезжал, его самочувствие…
– Что ж… я слишком давно считала его умершим, чтобы переживать снова. Благодарю вас, что сочли нужным потратить время на визит… Валентина! Будь добра, накрой на стол. Надеюсь, вы не откажетесь присутствовать на обеде?
