— Что происходит? — спросила она злым приглушенным
голосом. — От тебя никаких вестей, а профессора убили!
— Профессора убили без моего участия, — усмехнулся
Эдик, — и не только его. Убили и того человека, что охотился за бумагами,
как и я.
Так что теперь цена бумаг выросла.
— О чем ты говоришь? Как теперь достать бумаги?
— В том-то и дело, радость моя. Бумаги у меня.
— Правда? Ну ты просто чудо!
— Чудеса, радость моя, стоят недешево, особенно после
того, как вокруг стали умирать люди.
— Ладно. Я согласна. Пусть впереди будет не двойка, а
четверка.
— Нет уж, радость моя. Впереди пусть будет та же самая
двойка, но вот сзади прибавятся еще два нуля.
— Что?! Ты сбрендил? Два миллиона? Да где же я тебе их
возьму?
— А это, радость моя, твое дело. Просто я свою жизнь
ценю дорого, она у меня одна. Рисковать за жалкие двадцать или даже сорок
кусков — уж увольте.
— Эдик, золотко мое, возьми же себя в руки! —
Светлана ласково взяла Эдика под руку, прижалась к нему грудью и заглянула в
глаза. — Мы же с тобой такие друзья!
Эдик усмехнулся:
— Дорогая моя, неужели ты думаешь, что я оценю дружбу
женщины, пусть даже такой очаровательной, как ты, — в два миллиона
зеленых!
Да ты обо мне слишком хорошего мнения! Короче, хочешь
получить кейс — достань деньги.
И учти: если ты попробуешь обокрасть или ограбить меня —
ничего не выйдет, а если.., если я почему-либо случайно погибну — ну, допустим,
мне на голову упадет астероид, или — совершенно случайно — темной ночью посреди
Парижа меня растерзают волки, — в этом случае кейс будет уничтожен
окончательно и бесповоротно.
Имей это в виду. Так что, радость моя, иди и зарабатывай два
миллиона зеленых — любыми способами, на скачках или на панели, или ограбь банк,
но если ты хочешь получить кейс — запомни мою цену. Мне спешить некуда, жизнь в
Париже мне нравится, я тебя буду ждать по вечерам в бистро на авеню де Клиши,
напротив гостиницы «Манифик». Ну, конечно, я там бываю не каждый вечер, но три
раза в неделю — уж обязательно.
— Я вижу, молодой человек, у вас есть постоянные
привычки, — справившись с собой, иронично проговорила Светлана, — это
похвально и редко встречается в вашем возрасте.
Ее душила ненависть к этому мерзавцу, к вору, к паршивому
парижскому жиголо… Но Светлана постаралась сдержать это чувство, тщательно его
скрыть. Она знала — нет большей слабости, чем показать противнику свои истинные
эмоции. Каков ублюдок! Два миллиона! Да твоя паршивая жизнь и двадцати тысяч не
стоит, в России тебя за пятьсот баксов прирезали бы и замуровали в бетон.
Ладно, она с Эдиком еще посчитается. Но хитер, скотина, наверняка не блефует,
подстраховался с кейсом, так что убивать его нельзя. Сейчас нельзя, а потом,
когда кейс будет у нее, она Эдику отомстит.
Светлана вспомнила лицо колумбийца, когда он говорил об
изобретении Барташова. Он заплатит за него сколько угодно, это было видно.
Значит, кейс надо выкупить. Два миллиона — это очень большие деньги, но не
фантастические.
Для той же Ларисы это не было бы проблемой…
Что мерзавец Эдик сказал еще? На панель, ограбь банк… Банк?
Ерунда, он молол чушь, говорил первое, что пришло в голову. А что, если
ограбить банк мужа? Вряд ли что-нибудь выйдет.
Да и как это сделать? Такие суммы наличными банк не держит,
да и охрана очень хорошая, муж рассказывал… Нет, ерунда.
— Ладно, — сказала Светлана, — жди. Только
имей в виду — если ты попытаешься искать другого покупателя, — это для
тебя плохо кончится.
— Я знаю, — серьезно сказал Эдик. — Я видел
труп, который выловили в Сене.
— Какой еще труп?
— Труп человека, у которого я увел кейс. Его за это
убрали.
— Да, — задумчиво подтвердила Светлана, — за
всей историей с профессором Барташовым стоит очень, очень серьезный человек…
Так что в твоих интересах иметь дело только со мной. Это, по крайней мере, не
так опасно.
Эдик посмотрел на нее с сомнением. Если бы на ее месте была
гремучая змея или кобра — тогда действительно было бы не так опасно.
Вернувшись в Россию, Светлана стала искать способы раздобыть
вожделенные два миллиона — он не могла забыть выражения лица, с которым Руис
Эспиноса говорил об изобретении профессора Барташова и верила, что, раздобыв
деньги и выкупив документы у Эдика, она сможет вступить с колумбийцем в
переговоры и добиться от него всего, что угодно. Она даже не конкретизировала
свои мечты — колумбиец казался ей высшим существом, полубогом, ей представлялось,
что он может открыть перед ней двери новой, немыслимо прекрасной жизни.., или
хотя бы заплатит баснословные деньги.
Так или иначе, Светлана — разумеется, при поддержке мужа,
используя взятый в его банке кредит, — открыла собственное дело. Она
пыталась торговать всем, чем угодно — от компьютеров до памперсов, от куриных
окорочков до списанных противогазов, но как она ни крутилась, как ни гоняла
своих подчиненных, как ни интриговала в административных службах — миллионами и
не пахло, прибыли еле хватало на повседневные Светланины запросы, как говорят,
на булавки.
И в какой-то момент, почувствовав тщетность своих попыток
заработать нужную сумму честным трудом, Светлана вспомнила слова Эдика «…ограбь
банк». Ей еще тогда, во время их парижского разговора, пришло в голову, что
единственный банк, который можно ограбить, — это «Бэта-Банк», где работает
муж, но тогда она подумала про это не всерьез, просто чисто теоретически.
Теперь, покрутившись в бизнесе, познакомившись с особенностями безналичных
расчетов, с прохождением денег из банка в банк, со счета на счет, она поняла,
что грабить банк нужно не среди ночи с фонарем и отмычкой, а среди бела дня, в
рабочее время за клавиатурой компьютера. Похищать надо не наличные деньги в
банковских пачках и холщовых мешках, а чистый, никем не опознаваемый безнал, те
деньги, которые действительно не пахнут. Для такой операции не нужны подручные
с ломиками, отмычками, автоматами Калашникова, но надежный помощник ей нужен.
Тогда-то Светлана и обратила внимание на Юрия Костромина.
Она увидела, что за его всегдашней показной дружбой со
Строгановым, за его преданностью ему, готовностью выполнить любую его просьбу,
даже не высказанную, кроется жгучая зависть к удачливому красивому богатому
другу, которому все в жизни дается легко, как бы само собой, по праву
рождения, — и эта зависть перерастает в черную тоскливую, безысходную
ненависть слабого человека к сильному.
Светлана поняла, что чувства Костромина позволят ей
манипулировать им и использовать его в своих целях. Она стала его любовницей,
хотя как мужчина он оставлял желать лучшего. Вскоре она поняла, что само
чувство того, что он соблазнил жену шефа (она позволила ему думать, что
Костромин ее соблазнил), что, соблазнив жену шефа, он мстит ему за годы
подлинных и выдуманных унижений, вызвало в душе Юрия если не любовь, то, во
всяком случае, неистовую страсть. Он добивался встреч чуть не каждый день. Это
немного забавляло ее, тешило женское тщеславие и позволяло держать Костромина в
руках очень крепко.
