Светлана с любопытством посмотрела на богатого колумбийца —
но что ей до него? Они существовали в разных мирах.
Однако два дня спустя, ужиная в знаменитом ресторане на
Елисейских полях, Светлана в другом конце зала увидела смуглое лицо с узкими
злыми губами. Эспиноса сидел за столиком на двоих. Его визави Светлана видела
только со спины — длинные, слегка вьющиеся седые волосы падали на воротник
темного пиджака. Но седовласый собеседник колумбийца ее мало интересовал.
Точнее, он интересовал ее постольку, поскольку таинственный миллиардер допустил
его в свой мир, сидит с ним за столиком и о чем-то разговаривает. Светлана
внимательно вгляделась в губы Эспиносы.
Дело в том, что давным-давно, когда Светлане было четыре
года, она перенесла тяжелейшую скарлатину. Родители и врачи боялись, что
девочка не выживет. Она выжила, но осложнением болезни стала глухота. Три года
спустя знаменитый профессор в институте уха, горла и носа на Бронницкой улице
сделал ей успешную операцию, и Светлана снова стала слышать. Но три года в мире
безмолвия не прошли для нее даром.
Она научилась понимать человеческую речь по губам и с годами
не утратила эту способность.
Позже, студенткой, когда она на филологическом факультете
изучала языки, она научилась понимать по губам и английскую речь. Это вышло
случайно. У них была преподавательница английского, немолодая, скромно
одевающаяся женщина, всегда почему-то с ярко накрашенными губами.
«Это профессиональное, — говорила она. — Губы
должны быть видны четко, запомните это, девочки, на будущее».
В то время на филфаке готовили почти одних преподавателей,
была одна элитная группа переводчиков, но туда брали исключительно молодых
людей, и по окончании университета они шли по линии КГБ.
Глядя на шевелящийся ярко накрашенный рот преподавательницы,
Светлана как бы сама собой, без напряжения научилась понимать по губам
английскую речь, не подозревая, что умение пригодится ей через много лет.
И вот теперь в ресторане, глядя на тонкие хорошо очерченные
губы колумбийца, Светлана достаточно точно уловила смысл его слов:
— ..Эти русские имена! Невозможно запомнить! Как, ты
говоришь? Бар-та-шофф? Язык сломаешь. Короче, ты должен его купить. За любые
деньги. Любые, ты понимаешь?
Седовласый ответил длинной горячей тирадой, энергично
жестикулируя и встряхивая серебристой гривой, но Светлана могла только гадать о
ее содержании, потому что он сидел к ней спиной. Снова заговорил Эспиноса. На
лице его было брезгливое недовольство:
— Вот даже как… Бывают же такие идиоты…
Трудно поверить. Что ж, тем хуже для него. Я все равно
получу его изобретение, чего бы мне это не стоило. Точнее, сколько бы ни
стоило. Его изобретение принесет мне огромную власть… Но если русский такой
идиот, что отказался даже говорить на эту тему… Его изобретение должно
принадлежать только мне! Мне, и никому больше! Ты понимаешь?
Колумбиец встал и удалился, махнув рукой почтительно
кланявшемуся метрдотелю. Его собеседник остался в ресторане, но Светлану он не
интересовал. Ее интересовал теперь таинственный русский профессор Барташов, чье
изобретение так волновало великого колумбийца.
Светлана почувствовала горячее дыхание судьбы. Не случайно
Лариса привела ее на прием, не случайно показала Эспиносу. И уж наверняка не
случайно она оказалась сегодня в одном ресторане с ним: совпадения такого рода
маловероятны — наверняка их свела судьба. И уж совсем невероятной волей судьбы
перенесенная в детстве скарлатина и глухота позволили ей сегодня прочесть по
губам слова миллиардера и узнать о его сокровенном желании. Как найти
профессора Барташова, как купить или похитить его изобретение, — Светлана
не знала, но она верила, что рука судьбы и дальше будет подтасовывать ей карты.
И она не ошиблась, невероятное сцепление случайностей
продолжалось. На следующее утро, подходя к «Галерее Лафайет», Светлана
почувствовала чью-то руку у себя в кармане. «Железная леди» отреагировала
мгновенно: одной рукой сжала пальцы карманника, а другой в быстром повороте
ударила его, как она думала, в подбородок. По крайней мере, удар приходился на
уровне подбородка обычного мужчины, но этот вор оказался двухметрового роста, и
удар пришелся ему в грудь, не нанеся особого урона. Самое занятное, что
карманник вдруг захохотал и бросился обниматься. Светлана возмущенно оттолкнула
его, вгляделась.., и тоже захохотала.
Перед ней стоял Эдик Тароянц, однокашник по филфаку из такой
же, как Светлана, влиятельной и богатой партийной семьи, приятель студенческих
лет и недолгий любовник.
Внимательно осмотрев Эдика, Светлана удивленно произнесла:
— Дорогой, ты что, совсем обнищал? Кошельки у туристок
тыришь?
— А что? — На лице Эдика не было и тени
смущения. — Мне нравится. Я живу в Париже, совершенно свободен, женщины
меня любят…
— И тебя устраивает такая жизнь? А что твой отец —
знает о таком образе жизни?
Эдик помрачнел.
— Папочка выпал из обоймы. Не смог вписаться в новую
жизнь. Порядочность в нем, что ли, взыграла, а скорее — просто не хватило ума и
гибкости.
Светлана кивнула — ситуация была ей до боли знакома. Они
пошли с Эдиком в дорогое кафе, платила, разумеется, она, но Эдика нисколько
такой расклад не задевал. Потом Светлана повела его к себе, точнее, к Ларисе.
После постели они лежали и разговаривали о прошлом и
настоящем. Светлана слушала циничный рассказ Эдика о его жизни мелкого
парижского жулика, «фаворита луны», и думала, что судьба ведет ее прямой
дорогой к цели. Эдик замолчал, почувствовав, что она отвлеклась, и смотрит на него
долгим задумчивым взглядом.
— Что — еще? — воскликнул он с комическим ужасом.
— Нет, не бойся, — усмехнулась Светлана, — я
думаю совершенно о другом. Смог бы ты.., украсть для меня одну вещь?
— Конечно, смог бы. И не одну.
— Мне нужны документы. Материалы одного русского
профессора.
— Русского? Опять какие-нибудь гэбистские разборки?
— Нет, нет! — отмахнулась Светлана. — Это
чисто коммерческое мероприятие. Сначала хотя бы найди его и проследи за
связями, привычками… Ну не мне тебя учить.
— Кто это?
— Фамилия его Барташов, больше я ничего не знаю.
— М-да… Информация скудноватая. А гонорар?
Светлана покосилась на дешевые Эдиковы шмотки, валяющиеся на
роскошном белоснежном Ларискином ковре, и, достав с тумбочки листок бумаги и
«паркер», написала знак доллара, единицу и четыре нуля. Эдик, взглянув на
цифру, исправил единицу на двойку.
— Ну что ж, — протянула Светлана, откинув простыню
и оценивающе рассматривая всю его мускулистую фигуру, — тогда тебе
придется сейчас еще немного потрудиться…
Эдик без труда нашел Барташова — не так уж много русских
профессоров преподает в Париже.
