Впрочем, и сам Ефим отступать непривыкший был, и в другое время, пожалуй, отнесся бы к неприятностям с обычным своим спокойствием – чего только в жизни не случается, но вот сейчас… смутная тревога томила, а желание, какое-то алогичное, детское, мешало сосредоточиться на проблеме.
Ему срочно нужно позвонить Дашке.
Прямо сейчас.
И что он скажет? На свидание пригласит? Он как-то не очень умеет приглашать на свидания, более того, в его представлении свидание – это то, что между знакомством и постелью, и как-то прежде подобное вполне себе устраивало. Но Дашка, Дашка – не из этих, глянцевых, которых только пальцем помани.
Или из этих и нечего сказок сочинять?
Или вообще выкинуть ее из головы, худую и нервную, с узкими губами и длинным носом, с тугим узлом темных волос и неестественно-бледной кожей.
Да, выкинуть и забыть. Ольга не хуже. Ольгу только свистни – вернется. Можно даже сейчас. С ней проще. Она уже звонила, просила о встрече, а он соврал, что занят.
– Проклятье, – буркнул Ефим, отлипая от окна. Длинная тень на полу дернулась следом, повторяя движения человека, заплясала, закривилась, протянулась по ковру и соскользнула на пол. Какая-то очень уж живая она была сегодня.
Вот, снова – не о тенях надо думать, а о том, кто и зачем убил девушку?
Куда исчез изобретатель?
Почему Дашка появилась в офисе именно сегодня? Специально послали? Хотя вряд ли, знакомство-то случайное, из тех, о которых рассказывать не принято во избежание обвинений в излишней сентиментальности. Подумать только, он, Ефим Ряхов, сентиментален!
Нет, Дашку в сторону, забыть пока, хотя бы ненадолго. Что еще странного?
Анечка пропала. Громов докладывался, что менты к ней приезжали, но она не открыла дверь, и Громову не открыла, и на звонки не отвечала. Тоже пропала? Или напилась таблеток и заснула? Второе вероятнее. Пропадать Анечке некуда и незачем, значит, нужно лишь подождать – объявится. А не объявится – Ефим самолично дверь высадит, обыск устроит, и плевать ему на неприкосновенность частной собственности и жизни.
Элька… Элька обещала приехать, но пока не объявлялась. С ней он возиться не станет, сама захотела – сама пусть и ищет своего гения.
Что еще?
Тень на полу раскинула руки-крылья, растянувшись от стены до стены, точно загораживая путь хозяину. Того и гляди ощерится улыбкой, скажет:
– Стой, не пущу.
Ефим моргнул, тряхнул головой, и наваждение исчезло. Тень как тень, ночь как ночь, снегу на стекло налипло только. Все, спать, завтра все решится, а если не решится, то хоть прояснится.
Тень, перебравшись на потолок, только ухмыльнулась. Что-то ей было известно, к примеру, что Ефим так и не заснет, что, промучившись пару часов, он все-таки возьмется за телефон и наберет номер, который – еще одна странность – услужливо подскажет память.
И никаких тебе визитниц, записных книжек – ровный строй цифр, гудки – долго-долго – и, наконец, сонный голос:
– Алло?
– Привет, я тебя не разбудил?
– Нет.
– Врешь же, разбудил. Пять утра.
– Сколько?
– Пять. Ну… я подумал, что если я теперь твой начальник, то могу быть самодуром.
Дашка села на кровати и зевнула. Она и вправду не спала, но именно сейчас вдруг почувствовала почти непреодолимое желание кинуть телефон и зарыться в подушки.
– Ты чего молчишь? – голос Ефима рокотал и отдавался во втором ухе, и Дарья заткнула его пальцем. – Ты меня слышишь?
– Слышу.
Еще один зевок, и холодный пол под ногами. Удивление – наконец-то удивление, которому надлежало объявиться раньше.
– Я вот что подумал… ты, наверное, не захочешь. Я пойму, потому что я бы на твоем месте тоже вряд ли стал бы связываться… – Слышно было, как он ходит, и скрип, и потрескивание, точно доски ломаются под весом Ефима. – Ну я не очень-то говорить умею, просто… вот как увидел тебя, то сразу подумал, что ты должна остаться.
– Где? – Дарья моментально возненавидела себя за этот глупый вопрос и от расстройства вздохнула, что, в общем-то, тоже было не самым умным решением.
– Со мной. Ну в смысле на помощника. Я ведь… знаешь, я все заснуть не мог, думал и думал… говорил же, что говорить не умею, просто вот… короче, ты мне нравишься.
Неожиданный комплимент насторожил.
– Нет, ты не думай, что я пристаю. Или думай, потому что собираюсь, короче, есть к тебе предложение.
– Руки и сердца, – ляпнула Дашка, извлекая из-под кровати тапочки, заодно нашлась заколка, потерянная в прошлом месяце, и яблоко, которое вроде бы не терялось.
– Чего?
– Шутка. – Яблоко было старым, черным, морщинистым и с клоком пыли, прилипшим к хвостику. Мерзость.
– А… хотя… ты ведь не замужем? Я по анкете помню, что не замужем. Почему он ушел от тебя?
– Ефим, ты невозможен! – Дашка выкатила яблоко и, ухватив двумя пальцами за хвостик, подняла. – Ушел и ушел. Какая разница?
– Ты права, никакой. – С той стороны телефонной трубки что-то упало с грохотом и звоном, раздался визг и бормотание, а потом снова спокойный голос Ефима. – Я тоже в разводе, поэтому в перспективе…
– В какой перспективе?
– В отдаленной. Нет, ты дослушай, пока я еще хочу говорить. В отдаленной перспективе у нас должно все получиться. Ну дом там, дети…
– Счастливая старость.
– И она тоже. Знаешь, я ведь всегда тебя помнил. Ну глупо, конечно, тебе ведь, наверное, не до меня было. Никогда не до меня, балет и все такое… а я не из твоего круга и вообще…
– А теперь и я не из твоего.
– Ерунда. У меня жена фотомоделька была, мисс-чего-то-там, красивая, это да, смотришь, и душа радуется, а потом привык как-то, смотришь и… пусто. Поговорить с ней? Пытался. Она даже не дурой оказалась, только вот… не интересны ей были мои дела, а мне – ее. Разошлись, разлетелись, а наново в брак не тянет. Не тянуло, а с тобой бы попробовал. Ты ведь оттуда, из детства, а там все сказка и волшебство, почему так: растешь, и волшебство уходит? Остается дрянь одна, осадок.
– Не знаю.
– И я не знаю. С тобой все будет иначе. Да и не спорь, я все решил.
Он все взял и решил. Дашка хотела возмутиться, сказать, что у нее свое собственное мнение имеется, с каковым Ефиму ли, целому ли миру, а придется считаться.
Шлепанцы скользят по полу, в квартире сумрак предрассветный, и господи, снова в зевоту потянуло, а он, суровый-непробиваемый, понял:
– Иди-ка ты спать, потом поговорим.
– Не хочу. – Дашка кинула яблоко в мусорное ведро, потянулась, поднялась на цыпочки. Разомлевшие мышцы тотчас заныли, протестуя. – Давай теперь говори, пока разум мой сонный не протестует против деспотизму.
