Она вышла из парадного, держа Чейза на поводке. Миновала
проходные дворы и двинулась улицей в направлении Юбилейного садика.
– Гуляй!
Эту команду, как и команду «ешь», псу никогда не требовалось
повторять. Мигом размотал поводок на полную длину и деловито затрусил впереди,
обнюхивая деревья и почти у каждого задирая заднюю лапу. Видно, правильно
говорят, будто собачий рай – это полный мочевой пузырь и бесконечная аллея
деревьев… под которыми успели уже побывать другие собаки.
Чейз не мог только понять, почему хозяйка упорно не
разрешает ему метить колёса машин, припаркованных возле края газона. Но нельзя
– значит нельзя. Кажется, он понемногу привыкал к дисциплине.
Почти одновременно с Ритой из-за угла показался ещё один
полуночный собачник. Его питомица представляла собой комочек чёрного пуха, из
которого весёлыми угольками блестели проказливые глазёнки. Размеры и
полущенячий возраст позволяли Чари бегать на свободе, не вызывая каких-либо
нареканий. Чейза она знала и, в отличие от большинства взрослых собак, не
боялась его совершенно.
Надо было видеть, как она бросилась к приятелю, как
прокатилась чёрным колобком через газон, как на полном ходу перевернулась вверх
тормашками – и в такой позиции въехала кобелю под передние лапы. Чейз, у которого
она могла бы пешком пройти под брюхом, важно нагнулся и принялся обнюхивать
малышку, мощно сопя сквозь намордник и буквально возя её носищем по земле. Чари
извивалась от восторга, в экстазе закатывая глаза. Она знала, что нависшее над
нею чудовище в глубине души – истинный джентльмен, органически неспособный
обидеть юную леди.
– Доброй ночи, Олег Вячеславович!
– Здравствуйте, Рита. От моей Татьяны Павловны вам
поклон.
– Спасибо. Взаимно. Как радикулит у неё?..
Они, наверное, забавно смотрелись со стороны со своими
собаками. Высокий, осанистый, похожий на адмирала в отставке, пожилой мужчина с
безобидной крохотной «псюшкой». И субтильная молодая женщина с громилой-кобелём
на поводке.
– Олег Вячеславович, всё хочу вас спросить… Ваша Чари,
она по породе кто? Пуделек или болонка?
– А кто ж её знает. Супруга в метро подобрала, вот и
вся родословная.
– В метро?..
– Вообразите, в метро. Поезда на перроне ждала,
смотрит, алкоголичка какая-то щенка ногами пинает, на рельсы сбросить норовит.
– Ой, Господи… люди… – Рита вздохнула и
попробовала представить, каких размеров была Чари щенком, если она и теперь вся
поместилась бы в мужскую зимнюю шапку.
– Так моя Татьяна Павловна… Да вы ж её знаете. Никому
поперёк слова не скажет. А тут как размахнулась, как въехала этой бабе по
морде! А щеночка за пазуху – и домой!
– Да, – повторила Рита. – Люди…
Когда к ней пришёл первый успех, она спросила знакомую,
кандидата филологических наук: «Вот скажи, то, что я пишу, – это литература?»
Знакомая, которой нравились Ритины книги, надолго задумалась, а потом изрекла:
«Вообще-то считается, что литература – это за что Букеровскую премию дают…» Так
совпало, что буквально назавтра Рита прочла в «Книжном обозрении» статью о
присуждении российского Букера (бывшего тогда весьма на слуху). «Из шести
скучных романов премию получил самый скучный…»
[137]
Между прочим, ни одно из шести имён авторов ей не говорило
ровным счётом ничего. Их книг на прилавках и тем более на лотках она не видела
никогда. И ни одной не читала. Как, впрочем, и большинство граждан России – ибо
занудные рукописи букеровских финалистов некие филантропы от книгоиздания, идя
на заведомые убытки, печатали тиражами две-три-пять тысяч. Из которых
раскупалась хорошо если одна…
И тогда Рита принялась рассуждать. Это что ж получается? Литература,
стало быть, пишется для специалистов-филологов, для высоколобых обозревателей,
для комитета по премиям… но никак не для читателя? Которого потом ещё и обвинят
в том, что он-де с базара «милорда глупого» как нёс, так и несёт?..
А люди, соревнующиеся кто скучнее напишет, будут фыркать по
поводу любимых народом детективщиков и фантастов, огульно зачисляя все
глянцевые обложки в дешёвое бульварное чтиво?..
В тот день писательница Жанна Осокина решила оставить
снобово – снобам и действовать по принципу нобелевского лауреата Солженицына:
«В таком случае я с вами – не коммунист! Я с вами – не русский!»
[138]
Да пускай они там хоть телефонную книгу постановят великой литературой считать.
Она будет продолжать писать свои детективы. А умные мысли, которые захочет
читателю сообщить, нанижет, как шашлык на шампур, на стержень приключений и
переживаний своей героини.
Может, и это своё рассуждение о литературе куда-нибудь
вставит. Если кстати придётся…
Обнюхав очередной пятачок газона, Чейз нашёл высокий кустик
травы и сгорбился над ним, широко расставив задние лапы. При этом он оглянулся,
ища глазами хозяйку. Как всегда в таких случаях, выражение «морды лица» у него
было отчётливо застенчивое. Дескать, извиняйте великодушно – ничего при всём
желании поделать не могу. Жизненная необходимость!
Рита передвинула из-за спины рюкзачок, который обязательно
брала с собой на прогулки, и вытащила большой совок, всунутый в прозрачный
мешочек. Пластмассовый совок был белорусского производства, предназначенный,
согласно рельефной надписи, для «харчовых» продуктов. Рита всегда вытаскивала
его в самом начале процесса и держала наготове, чтобы сразу убрать результат
собачьих усилий. А то ведь народ у нас строгий, обязательно кто-нибудь
прицепится. Развели, скажет, собак, земли за какашками не видать, детям играть
негде…
Согласно Ритиным скромным жизненным наблюдениям, почти
каждый из нас хоть что-нибудь да делает вкусно. То есть так, что всем прочим
охота немедленно бросить иные дела и последовать благому примеру.
В частности, их с бабушкой сосед по коммуналке очень вкусно
ел. Михаил Ардальонович вообще-то жил от пенсии до пенсии, выискивая в ларьках
колбаску подешевле. Но когда он торжественно нарезал эту самую колбасу, чистил
луковку, снимал с общей плиты котелок горячей картошки, доставал хлеб и – если
была суббота – лихо крякал и подкручивал седые усы, откупоривая бутылочку пива…
Право же, в самом изысканном и дорогом ресторане не способны были подать ничего
более аппетитного, чем эта убогая колбаска под картошку и дешёвое пиво!
Что касается Ритиной бабушки Ангелины Матвеевны, то она
необыкновенно вкусно укладывалась подремать после обеда. Рита всё сулилась с
каких-нибудь гонораров притащить из комиссионки настоящий кожаный диванчик, но
пока у них с бабушкой стоял в комнате самый обычный тряпочный, к тому же
продавленный. И вот на этом ухабистом диванчике бабушка до того блаженно
устраивалась, подтыкая старый клетчатый плед, что Рита не единожды забывала, с
какой целью явилась в комнату, – и, смущённо блаженствуя, сворачивалась у
бабули под боком…
