Наверное, одному с другим сочетаться не полагалось. Чтоб
морда не треснула.
Выступили впятером. Сам Иван, Борис с Глебом да Альберт с
Веней. Гринберг от похода отвертелся. Сказал, что пойдет навестить больную
Виринею, и помахал на прощание ручкой. Кудеяр не стал употреблять власть.
Говорил же Скудин-старший о кобеле, устремившемся по любовным делам, что пёс «в
своём праве»…
Хоть и говорят, добрым нойдой был Риз, а вот умирать
забрался на самую что ни есть кудыкину гору. (Если подумать, кстати, –
потому, может, и забрался.) Веня с Альбертом уже готовы были спрятать мужское
самолюбие в карман и начать жаловаться вслух, когда наконец между двумя
косматыми вараками открылось устье мрачной неприветливой долины. Она называлась
Холодное. И вела к подножию Горы Мёртвых.
– Засаду устраивать – лучше места не выберешь, –
Боря Капустин покачал головой, улыбчивое лицо сделалось суровым и
серьёзным. – Готовая западня!
Действительно, каменный мешок. Мрачное, дышащее древними
поверьями место. Вокруг только молчаливые хребты гор – и не правдоподобная
тишина. Незаходящее солнце струит медленно льющийся свет. В небе дымка, и свет
отбрасывает расплывчатые, нерезкие тени. Колдовское безмолвие лишает слуха,
настраивает на мистический лад. В звенящем молчании можно расслышать голоса
гор, хранящих вечные тайны. На дне долины, у подножия отвесных утёсов, покоятся
тёмные зеркала-озёра с величаво плавающими льдинами, похожими на лебедей… А
может, не врут лопарские сказки и где-то совсем рядом помещается вход в Страну
Мёртвых, куда, как известно, в старину люди ходили пешком?..
– Брось, Боря, – усмехнулся Скудин. – Кому мы
на фиг нужны. – Пожал плечами и первым двинулся вдоль русла бойкого ручья,
приглушённо звеневшего между камней. – Всё тебе Сьерра-Леоне мерещится.
– О-о… – отозвался Капустин. Ему сразу вспомнился
непроходимый буш и засевшие в нём так называемые повстанцы. Борцы за свободу,
как именовали их какие-то правозащитники. Оно понятно, правозащитники никогда
живьём не встречали сьерра-леонских людоедов, обкурившихся местной
разновидности гашиша и вооружённых автоматами Калашникова с прикладами,
отпиленными для красоты… Короче, Борис сразу успокоился, уже другими глазами
посмотрел на окружающий ландшафт.
– А вроде и ничего, – сказал он. – Только
мрачновато немножко. Как-то не тянет рыбку половить…
– А я ловил, – отозвался Скудин, не
оборачиваясь. – В детстве. Дурак был, ничего не боялся.
Не скоро, но всё же они дошли до подножия Горы Мёртвых,
поднялись по скалистому, заросшему цепким кустарником склону. Камень, в который
превратился нойда Риз, был огромен, не меньше лопарской вежи размерами, а
весил, понятно, многие тонны. И растительность вокруг него была очень странная.
Можно подумать, не заполярный Север, а прямо-таки Дальний Восток – какие-то
гигантские лопухи, мох нежно-розового цвета, могучая, словно бамбук, коленчатая
трава в полтора-два человеческих роста… Траву оплетали шипастые, очень длинные
лозы. Ветра не было, и тишина, стоявшая в зарослях, буквально резала уши. Даже
комары молча пикировали на пришельцев… Древняя Самиедна
[127]
не собиралась открывать свои секреты кому попало и за просто так.
– Если верить знающим людям, сейды летают… –
Скудин, словно здороваясь с хорошим знакомым, погладил шершавый бок камня,
потом поднялся на цыпочки и нащупал рукой гладкий, будто оплавленный, маленький
кратер: – Говорят, вот сюда во время грозы всякий раз ударяют молнии. Они
напитывают дух шамана небывалой силой…
– Иван Степанович, – почему-то понизив голос,
обратился к Скудину Альберт, – а вы сами… верите?
Кудеяр пожал плечами:
– Где-то я вычитал, что, если рассматривать радугу
только как преломление света в дождевых каплях, жить будет скучно… Поэтому
скажем так: верю частично. По принципу – сказка ложь, да в ней намёк.
Если бы его спросили, он мог бы рассказать, как в разное
время и в разных странах, не только в России, видывал кое-что, чему по
ортодоксальной науке отнюдь не полагалось существовать. Но его не спрашивали, а
сам он был не словоохотлив.
– Не знаю, как поживает дух нойды, а вот камень фонит,
и прилично! – Веня Крайчик разложил приборы, принялся щёлкать
тумблерами. – Не Чернобыль, конечно… но радиационный фон заметно повышен,
поэтому, может, и растительность мутирует… – Он кивнул на могучий,
разлапистый лопух, украшенный двухцветными, словно шашечки такси, подпалинами. –
Вот ведь какой красавец!
– И геоаномалия очень сильная, – вскоре
констатировал Альберт, деловито обошедший вокруг сейда с рамками в
руках. – Сплошные энергопотоки с высокой напряженностью полей! – Он
взялся за гравиметр, и в его голосе послышалось изумление, смешанное с
испугом. – Венька, глянь! Ни хрена ж себе!
Камешек был ещё тот. Около него нагло нарушались законы
гравитации. С северной стороны вес предмета уменьшался, с южной, наоборот,
увеличивался… Очередная чертовщина?
– А завтра, – предположил Веня, – этот Репт-Кедги
решит на нас обидеться и вообще снимется да улетит… – Он выпрямился и,
повторяя движение Скудина, почтительно погладил валун. – Ты уж не улетай,
пожалуйста. Хорошо?
– Жрать что-то хотца, командир… – Боря Капустин,
быстро уставший от общества занятых своим делом учёных, закурил и глянул
вопросительно на Скудина. – Может, перекусим?
– Ты зелье-то диавольское загаси да окурок в карман
спрячь. – Скудин, впрочем не шутил, и Борис мгновенно послушался, отметив
про себя, что с лица Кудеяра не сходило выражение готовности к действию. –
И перекусывать здесь, Боря, не будем. У меня такое чувство, будто нас здесь
кто-то держит на мушке. Давайте-ка сваливать…
Он повернулся к впавшим в исследовательский транс Вене с
Альбертом, махнул рукой:
– Эй, руссо туристо! Цигель, цигель, айлюлю потом!
На прощание сделали несколько снимков (цифровой камерой,
чтобы не связываться с проявкой-промывкой-печатью, а сразу посмотреть на
компьютере результат), по очереди запечатлелись на фоне огромного камня, гигантских
лопухов и трёхметровой осоки. Экзотика! Ни в какой Шарм-эль-Шейх ехать не надо…
В лагерь возвратились только к ужину – усталые, но на сей
раз относительно довольные. Веня и Альберт уже не пытались изобразить
несокрушимых «мачо», тащились, словно сонные мухи. Однако ж дошли.
Путешественников ждали баня, вкусный ужин и ворчливый профессор Звягинцев,
маскировавший таким образом бессилие и досаду.
Блаженство было бы почти полным… если бы не истошное пение
Эдика под многоваттный аккомпанемент припёртого в тайболу караоке. Причём в
выборе репертуара генералов сын проявлял завидное постоянство. Из мощных
динамиков неслась всё та же неизобретательная похабщина с рифмами типа
«кооператив – презерватив». Скудин сразу отметил, что больно уж весело пел
«резвый мальчонка». С подозрительной легкостью на сердце.
