Компьютер, пытавшийся виртуально повторить злосчастный
Маринин эксперимент, стоял тылом ко входу. Лев Поликарпович со всей
поспешностью обошёл его и стал смотреть на экран.
Спустя буквально минуту дверь снова приоткрылась.
– Вот!.. – Начлаб заговорил сразу, даже не подняв
головы. – Видите?.. Всё правильно!.. Всё так, как я и говорил!.. Никакой
ошибки не произошло! И Мариночка… Царствие ей Небесное… – тут он
прокашлялся, – ничего не напутала! Взрыва не должно было быть! У неё всё
должно было получиться…
– Лев Поликарпович, – отозвался голос, который он
очень хорошо знал. Хотя предпочёл бы не знать совсем. Профессор наконец вскинул
глаза. Потом разогнулся. Возле двери стоял Скудин. Он держал в руках большой
пластиковый пакет. Неуклюже порывшись (бинты здорово-таки мешали), Иван вытащил
какую-то фотографию и протянул Звягинцеву: – Узнаёте?
Сначала Льву Поликарповичу показалось, будто на старом,
пожелтевшем от времени снимке был он сам. Но нет. Человек на карточке был
полнее, моложе и с причёской, как сейчас бы выразились, «под бандита». Плюс
надпись, которую изумлённый Звягинцев заметил лишь секунду спустя.
– Откуда у вас… это? – только и выговорил
потрясённый профессор.
– Вы не поверите. Совершенно случайно в руки
попало, – ответил Иван и про себя усмехнулся. Можно было спорить на что
угодно: профессор не поверил ему. Наверняка первым долгом подумал о бездонных,
страшно засекреченных чекистских архивах. Ну и пусть думает, как ему больше
нравится, не спорить же. – Здесь ещё всякие разные материалы. Вот,
посмотрите…
На экране компьютера сияла безукоризненно правильная радуга
линий. Сквозь космическую черноту возносилась величественная красавица Фудзи,
окружённая, словно королева придворными, локальными экстремумами предгорий.
Четвёртое измерение впервые «показалось на люди», впервые позволило себя
рассмотреть. Хотя бы издали, пока ещё виртуально…
Отцовский дневник
Есть анекдот, некрасиво порочащий нашу милицию. Идёт себе
страж порядка по улице, никого, как говорится, не трогает. И вдруг его из
придорожной канавы окликает какашка: «Привет, родственник!» –
«Чего-чего? – оскорбляется милиционер. – Какой я тебе родственник?» –
«А будто нет! И ты и я – из внутренних органов…»
Этот анекдот неизменно вспоминался Льву Поликарповичу
Звягинцеву, когда он выводил своего барбоса гулять.
На улице Победы через каждые двадцать метров стоят скамеечки
и при них – аккуратные белые урны. Тем не менее лишь немногие собаковладельцы
удосуживаются подобрать за своими питомцами продукты их жизнедеятельности. Зима
по-своему наводит порядок, покрывая всё человеческое безобразие снегом, но
мартовские оттепели беспощадны. Питерская морось мгновенно сгрызает сугробы, и
тут выясняется, что кусты сплошь забиты драными пластиковыми пакетами, пустыми
бутылками от лимонада и даже коробками из-под автомобильного масла. Дорожка,
устроенная безо всякого понятия о гидрологии, становится ложем местного моря. А
на газонах, превратившихся в мокрые и чудовищно скользкие ледяные поля, ногу
некуда поставить из-за расплывшихся собачьих кучек. Лев Поликарпович Звягинцев
поднял воротник тёплой куртки, промерил палкой глубину ближайшей лужи и решил
быть оптимистом. «Есть же что-то хорошее: и участок не сгорел, и шеф по морде
получил…» – вспомнил он фразу из любимого когда-то сериала про полицейских. Нет,
в самом деле. Сегодня выходной, то бишь можно ради разнообразия вывести
четвероногое при дневном свете, а не в вечернем или предутреннем мраке, как в
будни. Да ещё и обычного возмутителя порядка, толстого и злобного ротвейлера
Боню (полностью – Тандерхеда фон Твилбеккер-Зее Билли Бонса Третьего) на
несколько дней куда-то увезли. Ну и слава Богу. А то Лев Поликарпович во время
прогулок постоянно с ним сталкивался, и невоспитанный Боня порывался свалить
своего хозяина с ног, с рыком бросаясь на Кнопика. Хотя тот у него под брюхом
мог пройти не сгибаясь, а значит, был в собачьей иерархии не конкурент и,
следовательно, не объект для гнева.
– Гуляй! – Профессор снял с тормоза удобный
поводок-рулетку, и пёсик по обыкновению галопом бросился через лужи. Катушка с
узкой импортной лентой тихо стрекотала, разматываясь. Профессор заранее знал,
под каким деревом его питомец любит присаживаться, и подавил искушение
заставить его поторопиться. Как ни хотелось ему поскорее снова зарыться в
переданные Скудиным тетради, сворачивать собачью прогулку не годилось ни в коем
случае. Тем более что Кнопик был кобельком, а значит, на улице не только и даже
не столько физически разминался и делал свои дела, сколько помечал и обнюхивал
знакомую территорию. «Новости собачьего Интернета, – говорил об этом сам
Лев Поликарпович. – Причём в сугубо интерактивном режиме…» Жажда
информации была близка и понятна профессору, лишать любимца доступа к ней он не
стал бы ни за какие блага.
Кнопик, однако, сырости очень не любил и, едва добравшись до
угла с Московским проспектом (того самого, между прочим, угла, где не так давно
взорвали в машине депутата), без понуканий заторопился обратно.
– Куда с грязными лапами? А ну, сидеть!
Дома Лев Поликарпович поставил на плиту собачью кашу (всё по
науке, куриные шейки с овощами и смесью из четырёх круп), хотел было заодно
сварить себе кофе, но заторопился, мысленно махнул рукой, – попозже, через
часок! – и поспешил в кабинет, где ждали его отцовские рукописи.
Он разложил их на столе, ещё раз оглядел и задумчиво
усмехнулся. Вот ведь загадка природы. Нет, не «мартышкина спираль», а… Иван
Степанович Скудин. Дуболом. Гестаповец. Солдафон. Бывший зять, ненавистный и
недостойный… И вот поди ж ты – человек оказался. С принципами. Поразительно…
Тетрадей было девять. Восемь толстых, убористо исписанных
шифрованным текстом. И одна потоньше, с выдранным началом, дневник. Звягинцев
бережно взял её, придвинул поближе лампу, ибо короткий питерский день за окном
уже догорал. Раскрыл, начал читать с того места, на котором остановился перед
прогулкой.
12.07.38. Энкавэдэшник Хомяков вызывает у меня рвотный
рефлекс. Думаю, не только у меня. Вот такие и позорят советские органы.
Проныра, выжига, плут и, как мне кажется, копается в моих вещах. Да и господин
фон Трауберг больше похож на нациста, чем на учёного. Что ж, ребус мой,
кажется, хорош, пусть разгадывает кто сможет…
14.07.38. Здешний комар – это огромное породистое насекомое,
чрезвычайно кровожадное и вездесущее. А вообще природа великолепна. Вокруг
горы, склоны заросли сосной и берёзой. Несмотря на лето, по вершинам и в
ущельях лежит снег, ручьи чисты, прозрачны и холодны до того, что зубы ломит.
Кстати о зубах… Господин фон Трауберг заговаривает их весьма ловко, будто в
самом деле учился у известного профессора Хемницера. Зато не может отличить
уравнение Максвелла от бинома Ньютона. А вот ружьём, между прочим, владеет как
ворошиловский стрелок. Не зря, видать, газеты только и пишут, что о дружбе
ихнего Гестапо с нашим НКВД…
15.07.38. Сегодня получило продолжение недавнее знакомство с
чрезвычайно интересным, неординарным местным жителем, потомственным «знающим
человеком» Арсением Даниловым. Вначале он отнёсся ко мне крайне настороженно,
даже притворился, будто не понимает по-русски, причина вскрылась чуть позже.
Его отца, известного нойду, в двадцатом году, во время борьбы с пережитками
прошлого, полномочные представители советской власти утопили в Ловозере.
Сегодня Данилов сказал, что у меня хорошая душа, и пригласил в гости на оленью
печёнку. Обязательно зайду; в нем чувствуется какая-то скрытая сила, обладание
тайным, уже давно забытым знанием. Зря всё-таки допускаются подобные перегибы,
но не с Хомяковым же их обсуждать…
