Тогда как Ваня…
О-о, Ваня! Способный и на самурайское ледяное достоинство, и
на неожиданную, а потому такую трогательную нежность…
Лев Поликарпович, веривший в силу логических аргументов,
заходил с другой стороны. «Девочка моя, – начинал он проникновенно. –
Я согласен, чисто животного обаяния твоему Скудину не занимать… – Папа
щёлкал пальцами. – Орёл! Муж-чи-на! Могучий первобытный самец!.. Девочка,
мы с тобой взрослые люди, я всё понимаю… Но ты подумай сама: это всего лишь
сексуальное влечение. Надолго ли его хватит? Он же тебе не в Анталию съездить с
ним предлагает, а – замуж!.. И вот схлынет ваша страсть, и окажется, что ничего
больше не связывает…»
Маша яростно возражали. Но папа, как все родители, знал
лучше.
«…И ещё развода не будет тебе давать, потому что в их
ведомстве, насколько я знаю, разводы не поощряются…»
Подобными разговорами профессор Звягинцев добился вполне
закономерного результата. После очередного свидания с «гестаповцем» дочь просто
не вернулась домой. Утром Лев Поликарпович, чувствуя себя брошенным сиротой,
впервые почти за десять лет потащился в «Гипертех» один. Дочь, приехавшая (как
и следовало ожидать) с подполковником, показалась ему необыкновенно красивой и
в точности похожей на покойную мать. Он хотел обнять своего ребёнка, прижать к
сердцу и рассказать, до чего он ее любит – любит, как никакому Диме-Володе-Ване
не снилось, жизнь за неё с радостью готов положить… – но вместо этого нахмурился
и сказал совсем другое: «Сегодня-то явишься ночевать? Или теперь как?..» И
Марина, уже шагнувшая было навстречу – крепко расцеловать любимого папу, –
тоже остановилась и тихо ответила: «Мы с Ваней заявление в загс отнесли. А пока
решили вместе пожить…»
«Решили, значит?!! – зацепило профессора. И понесло
дальше уже неконтролируемо: – Ну и живи… как знаешь! Ладно, Марина! Вот помру –
и не буду больше… на ногах у тебя повисать…»
Её любимый, любимый, единственный папа…
Чёрная гора – это так, громко сказано. Скорее сопка,
крупная, лесистая, круто обрывающаяся в озеро отвесной скалой, которую сплошь
покрывают тёмные коросты лишайников. Отсюда и название – Чёрная. Не Эверест,
конечно, вроде все рядом, но подниматься – взопреешь, на крутых склонах
сплошной бурелом, тут и там зловещие следы лавин, словно гигантской бритвой
располосовавших тайгу. Красивое место, если смотреть издали, но вблизи
неприветливое. Никто сюда особо и не стремится, кроме вездесущих туристов. Ещё
геологи пару раз наезжали. Лопь тоже Чёрную гору не жалует, обходит стороной…
– Марьяна, а нам, похоже, повезло! – Скудин
обогнул нагромождение вековых стволов, поваленных и обломанных, словно спички.
Посмотрел себе под ноги, оглянулся на Машу.
Та отмахивалась от комаров, явно жалея, что не надела джинсы
и брезентовую штормовку с капюшоном: здесь, где кровососам не мешало солнце и
не отгонял свежий озёрный ветер, они жалили беспощадно.
– Ну и в чём наше везение?.. – жалобно спросила
она.
– Лосиная тропа, – пояснил Иван. – Сохатые
летом в горах от гнуса спасаются. Кстати, ты знаешь, что жалят и пьют кровушку
только комарихи?.. Наш брат самец – существо нежное, деликатное… нектаром
питается…
– Ага, – кивнула Маша. – А всё зло на свете,
как известно, от баб. Так ведь можно и иначе повернуть. Мы, женщины, как
обычно, жизнью рискуем за попытку размножиться, а вы, мужики… по цветочкам
порхаете.
Иван развёл руками:
– Наше дело не рожать, сунул-вынул – и бежать…
Маша ткнула мужа в бок кулачком.
– Ой! – увернулся Иван.
Однако скоро, как по волшебству, полчища комарих исчезли,
воздух посвежел, словно после грозы, сделался необычайно чистым, настоянным на
озоне и хвое. Скудин знал, что делал, когда вёл сюда жену: на Чёрной горке
было-таки что посмотреть. Если знать…
– Так. Где-то рядом должна быть лосиная лёжка… –
Он остановился, придержал Машу за руку и продолжал таинственным шёпотом: – Если
что, ты без паники… – Молодая женщина испуганно закивала. – Просто
дорогу дай, он и уйдёт. Бывает, он проспит, подпустит чуть не вплотную, а потом
шугается с перепугу. Всё равно не бойся. Сейчас они смирные. Вот осенью, когда
у них гон…
Скудин не договорил. Послышался резкий треск сучьев, и через
тропу в двух шагах от людей полутонным живым болидом сиганул матёрый,
нагулявший жира сохатый.
– Мама!!! – Маша так рванула в противоположном
направлении, что Иван, согнувшийся от хохота, не сразу поспел её перехватить.
– Быстрей, быстрей, забодает… Никак гон раньше времени
начался…
Смех смехом, но в первый-то момент и у самого ёкнуло сердце.
Общение с таёжным великаном – дело серьёзное.
– Да ну тебя. – Маша не знала, плакать от испуга
или смеяться. – Жену, блин, кондратий чуть не хватил, а ему хаханьки…
На всякий случай повернулась к Скудину и опять ткнула
кулачком, на сей раз в живот. Она хорошо знала, где там у него шрам, знала, что
шрам совсем не болит, и всё-таки постаралась по нему не попасть.
Он снова обнял её, и она зажмурилась, вытягиваясь в струнку
и зная, что вот сейчас будет подхвачена на руки и унесена в неизвестном, но
совершенно правильном направлении. Русые волосы Ивана были строго и коротко,
по-военному, стрижены, но всё равно ухитрялись торчать в разные стороны,
создавая впечатление неистребимой кудлатости. Чем, видимо, и объяснялось
прозвище мужа, бытовавшее среди сослуживцев: Кудеяр. По Машиному мнению, оно
очень ему шло. «Жило двенадцать разбойников, жил Кудеяр-атаман…» Маша
запрокинула голову и только-только запустила пальцы в эти его волосы, ероша,
распушая, лаская… когда Иван вдруг прошептал:
– Ты посмотри только, красотища какая!..
Молодая женщина поспешно открыла глаза, потом оглянулась.
Оказывается, они стояли на краю округлой поляны, которую природа снабдила
необычайно правильной формой. Со всех сторон её окружали необхватные, странным
образом нависшие ели. Игольчатые лапы смыкались, образуя плотный, почти
непроницаемый для света шатёр. Внизу царил таинственный полумрак, было
удивительно тихо, торжественно и спокойно, словно в старообрядческом храме по
окончании службы. Ивана слегка настораживало только то, что полянку эту он, хоть
убей, не помнил. А ведь вырос в здешних местах, да и ёлки в метр толщиной явно
не вчера поднялись… Он еле удержался, чтобы не остановить Машу и для начала не
обследовать здесь всё самолично. «Тьфу, пуганая ворона. Мало ли что могло
измениться за несколько лет…»
А Маша уже обходила поляну.
– Здорово… Это ты меня сюда специально привёл, да?..
Захотелось снять обувь, словно она и впрямь вошла в
священный чертог. Ощущение тёплого, пружинящего под босыми ногами мха было
удивительно приятным. Маша погладила вековую задумчивую ель, откинулась спиной
к замшелому стволу…
– Ваня, – тихо позвала она, – иди ко мне…
