– Так, – пояснил он дружно хмыкнувшим
зрителям, – ничего особенного, одна художница рисовала… – Зачем-то
оглянувшись, нащупал потайную кнопку, и полотно отодвинулось в сторону, обнажив
нишу с огромным сейфом фирмы «Сименс и K°». – Она была на втором слоне.
Щёлкнули хитроумные замки, открылась тяжеленная дверь, и на
свет Божий появился многострадальный чемодан. На фоне окружающей роскоши
выглядел он до крайности неприглядно – обшарпанный, в белёсых разводах.
– Ну, братцы, будем разбираться… – Скудин осмотрел
трофей со всех сторон, приложился ухом к крышке, поманил Капустина. – По
мне так всё нормально. Боря, оцени, не фугас?
– Бережёного Бог бережёт, – буркнул
Монохорд. – Как сказала монашка, надевая на свечку презерватив… Нет, не
фугас. – Маленький нож в умелых руках проворно справился с замками, и
Борис осторожно поднял крышку. Первьм заглянул внутрь, и лицо у него
вытянулось. – Ну, дела!.. Золото партии!..
Половину чемодана занимали какие-то бумаги. Пожелтевшие,
хрупкие, они выглядывали краешком сквозь истлевшую клеёнку, которой их когда-то
заботливо обернули. Всё оставшееся место было забито многочисленными мешочками,
а в мешочках… Ой, мамочки. Золотые пятёрки, полуимпериалы, червонцы. Ещё какие-то
монеты неведомых стран, неизвестных названий и номиналов. Драгоценные кольца,
серьги, браслеты. Не менее десятка массивных, похожих на луковицы, часов,
жёлтая стопка увесистых портсигаров. В отдельном мешочке, россыпью,
стоматологические изделия: коронки, протезы, мосты…
– И точно, золото партии. – Гринберг отточенным
движением выудил древнюю, тускло блеснувшую пятнадцатирублёвку, со знанием дела
взял на зуб, сплюнул прямо на штучный пол и констатировал: – Настоящее. Царская
чеканка.
Если следовать индусскому учению о кастах – варнах, Евгений
Додикович был, без сомнения, уникумом, солдатом и барыгой в одном лице.
– Добротно сделано. – Кончиками пальцев Глеб
вытащил из развалившегося кожаного мешочка старинное кольцо, потёр и
залюбовался игрой света в прозрачном, не тронутом временем камне: – Красота…
У его мамы такого не было никогда. И, по-видимому, не будет.
– Бриллиант, – покосился Грин. – Чистой воды.
Не меньше двадцати штук баксов потянет.
Подобных колец в мешке было, может, сто, может, двести.
Капустин не без брезгливости поднял искусственную челюсть,
посмотрел, повертел, равнодушно бросил назад в чемодан.
– Помню, дрался с одним, так у того все фиксы
повылетали. С одного удара… Раньше крепче делали, как я посмотрю. Жень, ты там
что-то насчёт ужина говорил?
Пожрать он был далеко не дурак, зато по части золота ему
всегда было «фиолетово» – в гробу карманов нет…
– Я – «за», – откликнулся Глеб.
– Команди-и-ир, – пропел Гринберг.
В самом деле, Кудеяр был единственным, кто никак не выразил
своего мнения ни о найденном кладе, ни о перспективе поужинать. Иван держал в
руках толстую тетрадь, извлечённую из обрывков древней клеёнки. И ошалело
вглядывался в пожелтевшую бумагу. Среди убористой тарабарщины непонятных, явно
шифрованных знаков ему бросилось в глаза изображение сложной спирали. Точно
такой, в какую свернулась когда-то Машина веточка…
– Команди-и-ир… – уже шёпотом повторил Гринберг.
Иван опять его не услышал.
«Что за чёрт!» Он выхватил из пачки другую тетрадь, потоньше
первой, раскрыл наугад, и глаза его изумленно расширились.
«26.07.38. Сегодня, возвращаясь с Чёрной тундры,
познакомился со здешним егерем, Василием Скудиным. Замечательный человек,
настоящий русский северянин. Кажется, я ему тоже понравился. Звал в гости…»
Это был дневник. Старый, беспощадно истрёпанный пролетевшими
десятилетиями, украшенный известковыми потёками и кое-где подмоченный во время
сегодняшнего потопа. Между его обложкой и заглавным листом была вложена
фотография мужчины в фас и профиль, какие обычно помещают в уголовных делах.
Человек на снимке был удивительно похож на Льва Поликарповича Звягинцева,
только моложе и полнее и притом – очень коротко стрижен. «Если не сам
профессор, то близкий родственник», – озадаченно подумал Иван. Впрочем,
долго гадать не пришлось. Внизу на фотографии было подписано по чёрному фону
корявыми белыми буквами:
Звягинцев П.К.
Бабушка и внучка
Хотим мы того или не хотим, а только на дворе у нас век
сериалов. И не каких-нибудь там убогих трилогий с тетралогиями, а самых что ни
есть полнометражных. Если сериал телевизионный, то уж такой, чтобы смотреть его
по будням как минимум год. А книжный – чтобы корешки на полке мерить рулеткой…
Рита оторвала взгляд от экрана компьютера, в который
пялилась последние полчаса безо всякого толку, и посмотрела в окно. Зябко
вздрогнула… Кажется, Иван Степанович посчитал её журналисткой, взявшейся
работать на рынке ради бесстрашного журналистского расследования. Вот тут он
ошибся. Отработав несколько лет инженером, Рита в самом деле сменила стезю –
стала писательницей. Писательницей-детективщицей из тех, что во множестве
последовали за королевой жанра, Александрой Марининой. На королевские и прочие
титулы Рита не претендовала и в рейтинг-листах, вывешиваемых крупными
магазинами, свой псевдоним с трепетом не выискивала. Но то, что книжки её не
терялись в сплошном море «женского» детектива, захлестнувшем лотки, – это
ей было известно доподлинно. И гонораров от издательства «Букварь», где её
издавали, им с бабушкой на жизнь покамест хватало. Даже вот мобильник купили…
Чего ещё?..
Писала она под псевдонимом – Жанна Осокина, а её постоянную
героиню звали, естественно, Рита. Рита-книжная не была ни суперменшей, ни
искательницей приключений, ни лихим офицером уголовного розыска. Просто
женщиной, живущей в Питере и время от времени помимо воли влипающей в различные
ситуации. Из которых, хочешь не хочешь, приходилось выпутываться…
Про себя Рита считала, что именно это составляло сильную
сторону её писаний и обеспечивало им какой-никакой успех у читателей. Можно,
конечно, накрутить сногсшибательную интригу, завалить страницы трупами, залить
их кровью… и иными жидкостями физиологического происхождения. Ну и дальше что?
Ты напишешь про пятьдесят мертвецов, а кто-то другой тут же перещеголяет тебя,
написав про пятьсот. Ты постельную сцену – а конкуренты уже весь содом и
гоморру пополам с некрофилией. И так далее до бесконечности. Не секрет: если
писателю по большому счёту нечего сказать, он отправляет своего героя спасать
мир. Ибо полагает, что огромность поставленной задачи автоматически делает
произведение интересным. А ты попробуй-ка проведи этого героя через обычные
жизненные ситуации. Простые, каждодневные, узнаваемые и оттого по-особому
безысходные. Слабо? А сплести из них по-настоящему интересный сюжет – без
мировых заговоров и сверхчеловеческих страстей? А ещё и рассказать обо всём
художественно, то есть так, чтобы читатель, закрыв книжку, не в скупку её
поволок и не в мусорник выкинул, а на полку поставил – перечитывать?..
