Машины были везде. На проезжей части, на пешеходных дорожках
и на газонах. И чем дальше, тем гуще. Сперва КрАЗ их объезжал, потом пришлось
расталкивать. Макарон зло матерился, крутя руль, но матюги помогали не очень. К
тому же почти каждый сука-владелец озаботился оставить своё «ведро» либо на
ручном тормозе, либо на передаче, либо на том и другом сразу, поди сдвинь. КрАЗ
дымил и рычал, с усилием прокладывая себе путь.
«Надо было военный брать, – не в первый раз подумалось
Семёну Петровичу. – С тремя мостами…»
И в это время сзади послышался звук, не имевший отношения к
штурмовым усилиям самосвала. Грохот, лязг, хруст и скрежет сминаемого металла.
Плюс низкий рёв могучего, застоявшегося двигателя. Обзор из кабины КрАЗа был
более чем скверный, но Семён Петрович исхитрился посмотреть в боковое зеркало.
Увиденное заставило его вздрогнуть. Треснувшее стекло отражало нежно-розовый,
разгоравшийся не на месте рассвет. И на его фоне – чёрный силуэт танка. Он
показался Хомякову невероятно огромным. А в командирском люке стоял полководец,
не иначе тот коренастый неподкупный майор. Он грозил Хомякову кулаком…
Жалкий человечишко осмеливался грозить цезарю.
Семён Петрович вздрогнул опять и весьма здраво подумал, что,
стоя на танковой броне, можно позволить себе ещё не такое.
Макарон тоже заметил погоню, выругался и удвоил усилия,
заставляя грузовик пробиваться вперёд. Насколько можно было видеть, сплошной
затор простирался до самого угла Кузнецовской. Дальше было свободней. По ровной
дороге у КрАЗа был неплохой шанс оторваться, но на этот оперативный простор ещё
требовалось выйти.
Т-34 с рёвом подминал и расшвыривал, как игрушки, мёртвые
автомобили, неуклонно сокращая дистанцию. Старый танк был не лёгок и не прост в
управлении, но за рычагами сидел не какой-нибудь недоучка, зелёный курсант.
Историческую реликвию пилотировал чемпион России по вождению танка, правнук
героя войны. Впрочем, преследуемые не могли этого знать – они только видели,
что их настигают. У Чекиста, зажатого между Хомяковым и Макароном, вдруг
побежали по лицу капли пота. Семён Петрович крутил на пальце «перстень силы» и
прикидывал, не рвануть ли в хрональный туннель прямо на грузовике. По счастью,
он был человеком предусмотрительным и, избегая весёленькой перспективы прибыть
в пункт назначения с полным кузовом сумасшедших, озаботился устроить в кабине
специальный лючок. Но, спрашивается, не будет ли по возвращении их поджидать
здесь всё тот же майор? Да ещё с подкреплением?.. Известно ли ему, что Хомяков
имеет возможность посещать иные эпохи и возвращаться в здравом рассудке?.. Что
он предпримет, увидев, как КрАЗ ныряет в туннель: засядет в засаду, точно рыжий
кот возле мышиной норы, или сочтёт, что загнал преследуемых на погибель, и со
спокойной совестью отправится гонять чаи на своём КПП?..
Семён Петрович только собрался расспросить Чекиста, было ли
известно органам о втором перстне, когда грузовик протаранил бронированной
мордой последнюю машину, жёлтую, выкрашенную кисточкой «четвёрку», и выскочил
на перекрёсток.
Это была точка принятия решения вроде той, в которой
оказывается самолёт на разбеге: ещё через секунду будет уже не затормозить.
Макарон крутанул руль, и КрАЗ ринулся по Кузнецовской.
Светящиеся вешки выстроились прямо по курсу. Триста метров
до устья туннеля… двести пятьдесят…
Самым разумным казалось забить болт на дедов сундук и,
оторвавшись от танка, слинять из зоны наружу. После чего радикально разобраться
со строптивым майором (Семён Петрович не сомневался, что при его могуществе это
будет нетрудно) и тогда либо повторить попытку, либо затарить сокровищницу в
«шаланды» – и в Рим!..
Короткий взгляд, брошенный на карту, сказал ему: номер не
прокатит. Точка принятия решения оказалась пройдена. «Блокадная» дыра была
мелкой кляксой в целом созвездии, заполонившем почти весь перегон до самого
Новоизмайловского. Объехать ловушку можно было только через парк. Но удирать по
сугробам от танка на грузовике с одним ведущим мостом… К тому же и на
территории парка было полным-полно дыр…
– Атанда! – заорал Папа. В кузове завозилась
братва, Чекиста обхватили сзади за пояс, а перстень на пальце Семёна Петровича
стал наливаться двойным светом.
«Тридцатьчетвёрка» сзади ревела и грохотала, нисколько не
отставая, водитель не жалел ни двигателя, ни заскорузлой от долгого стояния
ходовой части. Бывший участковый не собирался спускать негодяям, вздумавшим
паскудить на его земле. Хомяков представил себе, как сейчас древний танк влетит
за ними в туннель вместе с майором на башне и «красноголовыми», повисшими на
броне, и оскалился в злорадной улыбке…
Сто пятьдесят метров до вешек. Сто… Погодите-ка, а что там
за следы от колёс, обрывающиеся на снегу? Плевать, не важно… Пятьдесят метров…
КрАЗ начинал садиться на правый борт, видно, автоматные пули
какие-то колёса ему всё же прострелили. Макарон нещадно матерился, с трудом
удерживая тяжёлую машину на курсе… Ещё немного… Ну?!!
…И в это время взошедшее солнце сверкнуло на лобовых стёклах
двух джипов, выкатившихся из туннеля навстречу.
Они шли в довольно странной позиции, притёршись порожками,
их экипажи держались за руки сквозь открытые окна… Они целили точно в лоб
КрАЗу, и скорость была приличная.
Последовал краткий, очень краткий миг замешательства –
эффект внезапности оказался сокрушительным для обеих сторон, – но одна
сторона пришла в себя чуточку раньше. «Ландкрюзеры» дружно взвыли
турбированными дизелями и, громко сигналя, ринулись в лобовую атаку.
И КрАЗ, очень даже способный расшвырять их в разные стороны,
отвернул. Сработали водительские рефлексы, а может, Макарона чуть-чуть
подтолкнул взгляд девушки, сидевшей за рулём в одной из машин?.. Ручаться не
отважимся, но и полностью отвергать эту возможность тоже не будем. Как бы то ни
было, грузовик вильнул вправо, громадные колёса одолели поребрик и вспахали
снежную целину.
Танк срезал угол и, мастерски лавируя между огороженными
провалами, рванулся наперерез. Гусеницы поднимали снежную бурю…
И всё это в искристо-голубых морозных тенях, в розовых
бликах солнца, взошедшего на северо-западе.
Виринея и Гринберг затормозили с той же великолепной
синхронностью, с которой брали разгон. Вот что значит родство душ,
предназначенных друг для друга. Джипы наконец-то замерли, выскочив из блокадной
ночи в морозное и свежее утро начала двадцать первого века. Открыв дверцу, Лев
Поликарпович буквально выполз наружу и сел прямо на снег, потому что ноги не
держали его. Перед глазами стояли отъезжающая полуторка и рука нянечки тёти
Тоси, воздетая в жесте благословения. Сила этого благословения казалась Льву
Поликарповичу физически ощутимой. Ничего другого его измученный разум был не в
состоянии переварить. «Съездили, называется, – металась по задворкам
сознания одинокая мысль. – Ну и где он, этот репрессированный гений?»
Перед глазами, густея, поплыли чёрные точки, все попытки что-то сообразить были
чертежами на мокром песке, их сметал неторопливый прибой, размеренно
повторявший: «Вот теперь можно и помирать…»
