Полковник Скудин и майор Хомяков сошлись посередине.
– Кто такие?! Прочь немедленно! Пристрелю!..
«А вот кто я такой». Кудеяр представился и предъявил
полномочия по-простому: ни слова не говоря, отправил собеседника в глубочайший
нокаут. Без каких-то особых затей, наотмашь, тыльной стороной кисти… Но с такой
чудовищной силой, что майору потом еле склеили вдребезги разнесённую челюсть, а
зубов не смогли вернуть даже позднейшие протезисты. И это помимо капитального
сотрясения мозга, которое, в общем-то, всего через год и поставило на его
карьере жирный косой крест.
Обмякнув, Хомяков-старший вяло привалился к переднему колесу
грузовичка… Тётя Тося воспользовалась моментом и оттолкнула одного из державших
её. Второй дёрнулся было к кобуре, но встретился глазами с пушистой белой
собакой. Очень большой, очень умной, очень красивой – и смертельно опасной, как
готовая прыгнуть змея. Рука не кончила движения и тихо-тихо отползла подальше
прочь от оружия.
…А потом приехавшие на джипах выстроились цепочкой и
передавали из рук в руки невесомых, закутанных во что попало детей, и
Звягинцев, подхватывая очередной едва шевелившийся кулёк, тщетно пытался
рассмотреть лицо и понять, которым же среди них был он сам.
– Который?.. Который?.. Который?..
Вот и весь завод «Арсенал», вот и все биолокационные планы
по розыску спасителя человечества. Всё развеялось и померкло при виде детей,
которых надо было спасать. Пришельцы из будущего, марсиане, ангелы в камуфляже
проводили тарахтящую полуторку по городским улицам до самого места сбора
автоколонн, уходивших на Ладогу. Потом повернули назад, и тут завыли сирены.
Где-то ложились на крыло адские железные птицы, нёсшие смерть.
Виринея вдавила в пол педаль газа, безошибочно выбирая
дорогу, Гринберг не отставал. В какой-то момент Льву Поликарповичу показалось,
будто цепочка гулких разрывов совпадала с их собственной траекторией, –
упустив жертву, Ананке-Неотвратимость хлестала полотенцем, пытаясь достать тех,
кто отважился над Ней посмеяться.
Они вылетели на угол Жуковского и Восстания ровно в тот
момент, когда впереди, ближе к Литейному, тяжело ухнул взрыв, обративший
буквально в труху помещение спецприюта. Гороскоп, составленный фон Траубергом,
не подвёл.
– Держись!.. – пронзительно закричала Виринея.
Второй джип пристроился справа, притёрся к самому борту, в
окна уже высовывались крепкие и цепкие руки.
Не было времени затягивать стропы, оставалось полагаться
только на силу человеческих мышц. Джипы синхронно взревели, взлетая на мёрзлую
осыпь, как на трамплин, Лев Поликарпович успел увидеть обрыв, разверзшийся
непосредственно перед капотом…
…И машины поглотила яркая вспышка, воспринятая немногими
свидетелями как очередной разрыв. Через секунду поблизости в самом деле упала
фугасная бомба, и осыпь не выдержала. Надломленные перекрытия заскрежетали и
подались, поползли чуть прихваченные стужей завалы битого кирпича, взвилась
цементная пыль пополам с потревоженным снегом… Со стороны дело выглядело так,
будто злополучные автомобили подхватило взрывной волной и зашвырнуло в руины, да
там и засыпало. Только обломков почему-то никто потом не нашёл.
Где-то здорово булькнуло
КрАЗ-260, натужно пыхтя, без особой спешки двигался по улице
Броневой. Уже после экспедиции в Фаюм прикормленные историки сообщили Семёну
Петровичу, что «администрация» древнеегипетского владыки вкупе с самим монархом
по-тогдашнему называлась «Пер-о», что и породило при посредстве еврейского
языка привычного нам «фараона», а означало сие выражение ни много ни мало…
«Большой дом».
[54]
Кончив хохотать, Папа решил узреть в этом совпадении
указующую руку Судьбы. Пустяк, но благодаря ему отпали последние сомнения.
Хомяков твёрдо вознамерился навестить деда.
Хотя, собственно, холера с ним, с дедом-то. Внука
интересовал чемодан.
Небеса над городом жили своей собственной жизнью, очень мало
сообразуясь с календарным временем года и суток. КрАЗ тяжело переваливался,
одолевая форменные надолбы, в которые ночной мороз превратил недавнюю слякоть,
часы на руке Семёна Петровича показывали половину шестого утра, но за
смотровыми щелями кабины вместо кромешного январского мрака разгорался
нежно-розовый, вполне июньский рассвет. И где разгорался? На северо-западе.
«Тьфу, пропасть. – Без пяти минут римский цезарь всё
более брезговал этим городом, этой страной, неудержимо катившейся в
тартарары. – Италия… пинии… тёплый ветер над Тибром…»
КрАЗ затормозил перед опущенным шлагбаумом.
– В кузове посмотри, – привычно бросил Макарон
хмурому сержанту, подошедшему спросить пропуск.
К его немалому удивлению, вместо столь же привычного «Петя,
порядок, пропускай…» раздалось непреклонное:
– Документы!
А из вагончика, служившего бытовкой стражам ворот, начали
выскакивать бойцы. Торопливо надевая красные шлемы, они цепью двинулись к
остановившемуся грузовику. Ими командовал незнакомый майор – невысокий,
коренастый, кривоногий, и было в его бульдожьей физиономии нечто такое, что
Семёна Петровича посетило скверное предчувствие: ох, не будет добра.
Вот что значит привычка к вседозволенности, к ежедневному
осознанию собственного могущества. Как же начинают раздражать мелкие людишки,
дерзающие совать палки в колёса золотых колесниц триумфаторов. Таких людишек
надо распинать вдоль Аппиевой дороги.
Давить, как клопов… Семён Петрович оскалил зубы и рявкнул
Макарону:
– Вперёд!
КрАЗ с рыком выдохнул синее облако, и майорское воинство
кинулось врассыпную, спасаясь из-под колёс. Это вам не с мелкой шелупонью
сражаться! Они начали стрелять, но пули отскакивали от железного кузова и
бронированных фартуков, прятавших скаты. Грузовик снёс лёгкий пластиковый
шлагбаум и сразу свернул за угол, уходя из-под огня. Только и мелькнул в
смотровых щелях силуэт старого танка, торчавшего в тылах КПП. Мелькнул и
пропал, Хомяков заметил его и сразу забыл, лишь мимолётно подумал: «Дерьмо.
Выставили пугало, недоумки. С постамента небось…»
Знать бы Семёну Петровичу, что «тридцатьчетвёрка»
происходила действительно с постамента. Но! Когда старый танк решили попробовать
вернуть к жизни, поставили все четыре полагавшихся аккумулятора и залили
солярку, – он завёлся с полоборота.
[55]
И самостоятельно,
а не на трейлере проделал весь путь от пресловутого «вечного поста» к новому
месту службы. Боекомплект на него, правда, не выдали, но древняя машина
оставалась по-прежнему грозным оружием. Очень грозным. Далеко не пугалом для дураков.
Первые несколько сот метров по Кубинской КрАЗ преодолел с
лёгкостью, оставив далеко позади последние выстрелы и крики «красноголовых».
Потом началась полоса препятствий, и движение волей-неволей замедлилось. На
пути стали всё гуще попадаться брошенные автомобили. Можно было проследить, как
во время эвакуации окрестных кварталов местные автовладельцы пытались спасти
умирающих железных коней. Одним удалось вырваться, другие не успели.
УАЗ-«буханочка» теснил ближнего и штурмовал тротуар. Так он и замер с одним
колесом на поребрике. Красная «Нива» из последних сил волокла на буксире
соседского «Запорожца» с инвалидным значком. Теперь с буксирного конца свисали
сосульки. Навьюченную пожитками «Волгу», скончавшуюся при выезде из двора, всей
семьёй катили руками. Пока она беспомощно не уткнулась в непреодолимый затор…
