У Скудина округлились глаза.
– Вы знали её как мисс Айрин, – окрепшим голосом продолжал
старец. – Как вы понимаете, она ехала к вам не с туристскими целями. Но,
полагаю, в свете того, что на всех нас надвигается, пора уже перестать играть в
шпионские игры. Вы не откажетесь от сотрудничества, если я приеду к вам в
Санкт-Петербург?
Звягинцев не колебался ни мгновения.
– Когда вы прилетаете? Ясно… Мы вас встретим.
Записав номер рейса, он попрощался. Но едва прижал пальцем
отбой, как трубка в его руке снова взорвалась истошным, несомненно
международным звонком.
– Да?
Лев Поликарпович успел решить, что это фон Трауберг
запоздало вспомнил о чём-то жизненно важном. Но услышал совсем другое.
– Лёвка, старый поц! У меня тут Нобелевская медным
тазом накрылась, а ты там себе девушкам свидания назначаешь? Звоню, звоню ему…
Голос Шихмана, впрочем, переливался восторгом и до конца не
растраченным боевым пылом.
– Изенька. – Звягинцев сбросил очки и запустил их
«блинчиком» по столу. Иван едва успел накрыть профессорские линзы
ладонью. – Изенька, милый, мы всё видели. Ты…
«Герой. Гений. Матросов. Мужик…»
– Лёва, я в кутузке, использую своё право на один
звонок, так что слушай сюда. Как я понял, в Белом доме им потом сказали
примерно то же, что я, только меньше пыли подняли. Ну а мне шепнули словечко… с
самого верха. Ты же понимаешь. Короче, завтра за меня вносят залог, и я первым
рейсом – к тебе!!! Усёк?
– Усёк, Изенька, – чуть не прослезился Лев
Поликарпович. Спохватился и торопливо добавил: – Только ты учти, у нас теперь
пассажирские самолёты на подлёте к Питеру истребители встречают… Красные такие,
просто чтобы ты не пугался. И на посадку за собой ведут, до самой земли, а то
случаи были…
– Да ладно. Еду, короче. Хрена ли мне эта
Америка, – сказал Шихман и отключился.
«Мужик, – испытывая небывалый душевный подъём, мысленно
повторил Лев Поликарпович. – Вот пойду завтра – и Опарышеву морду набью.
Впрочем… Кстати-то о битье морд…»
Он придвинул к себе разлетевшиеся листы капустинской
справки.
– Итак, Ваня… На чём мы остановились?..
Минут через двадцать повторно заверещал домофон. Это явились
молодые ученики Звягинцева, да не одни. Ребята привели с собой незнакомого ни
Скудину, ни профессору крепкого мужика. Обросшего, бородатого, неряшливого, в
весьма потасканных шмотках, но тем не менее не пьяницу и не бомжа. Иван понял
это сразу – по крепкому сложению незнакомца, по уверенному, несуетливому
взгляду. А ещё у мужика плохо действовала одна рука, зато имелся при себе
пистолет. В подмышечной кобуре.
Как наверняка уже догадался читатель, это был собственной
персоной Юркан. Сегодня он снова выбрался «побомбить» и, ведомый суеверными
соображениями, сразу покатил к станции метро «Ленинский проспект». Той самой,
которая ордена, имени и прочая, и прочая. Рассуждал он просто: там ему однажды
здорово повезло, вдруг опять?..
Что касается суеверных соображений, возможно, следовало
внимательнее приглядеться к загадочной улыбочке Виринеи. Однако Юркан не
приглядывался. Едва он затормозил у поребрика, как навстречу голубому
«Запорожцу» из подземного перехода вышла давешняя троица. И, очень
обрадовавшись, прямым ходом полезла в знакомый автомобиль. «Запорожец» лёг на
привычный курс, и в какой-то момент пассажиры снова поинтересовались мнением
Юркана. На сей раз – о провидческих снах.
– Лев Поликарпович! – с порога, едва
поздоровавшись, хором начали Веня и Алик. – Вы только послушайте, что он
рассказывает! Про нашего перемещённого! Он во сне его видел!..
Виринея повесила курточку и, непостижимо улыбаясь,
отправилась на кухню варить кофе на всех.
Ты катись, катись, колечко…
И вы ещё удивляетесь, что на спортивных аренах все пьедесталы
оккупированы почти сплошь неграми? А что в этом странного? Негры, даже если это
американские негры, исторически намного позже белой расы оторвались от
естественного отбора. Который, как известно, плюёт на индивидуальную особь,
зато в каждом поколении оставляет «на развод» только самых сильных, выносливых
и разумно отважных. В странах, привыкших называть себя цивилизованными, подход
диаметрально иной. Здесь считается комильфо выхаживать всех. Катастрофически
недоношенных, обременённых жуткой наследственностью и изначально неполноценных,
чьё дальнейшее существование становится крестом и приговором для близких… В
одном проценте случаев это оправдано, потому что хилый ребёнок может вырасти
гением. И этот один процент покрывает остальные девяносто девять. Вот только
спортивных болельщиков просят не обижаться.
А между тем природа тоже не дремлет. На каждую нашу уловку у
неё заготовлено противоядие. Мы уходим от естественных факторов отсева,
создавая искусственную среду и почему-то полагая, будто она не является частью
природы. И тут же получаем в ответ новые факторы, искореняющие всех, кто
оказывается неспособен противостоять. Алкоголизм, наркоманию, СПИД, склонность
перебегать дорогу в неположенном месте и ещё триста тридцать три погибели. Надо
ли перечислять?
Разница только в том, что, в отличие от ядовитых растений,
диких хищников и горных обвалов, эти погибели мы поставляем себе сами. Да ещё с
умным видом рассуждаем: дескать, пока будет спрос, будет и предложение…
…Пробивать кайфовую гуту само по себе непросто. А кроме
того, надо чётко въезжать, для кого бурзаешь. Одно дело – своих раскумарить,
тут лажу гнать стрёмно, могут рога обломать. Совсем другой расклад, если на
продажу. Здесь можно с одного стакана «кепки» задвинуть аж двадцать пять кубов
корма, словом, голый вассер. Ничего, схавают и такое. Не бояре небось.
Сергей Васильевич Канавкин, известный в определённых кругах
не под именем христианским, в святом крещении наречённым, а как носитель
погонял Санитар и Кирпатый, не спеша «осоживал кепку» – пропитывал содовым
раствором маковую соломку. Здесь основа всего процесса, фундамент, краеугольный
камень, ошибёшься – не переиграешь. Умелец и не торопился.
– Постой, паровоз, не стучите, колёса, кондуктор, нажми
на тормоза… – напевал он в тему, но на редкость фальшиво.
«Горючка» и «кислое» были приготовлены заранее, лежали под
рукой. Начиная «сажать продукт на корку», Канавкин даже ощутил прилив
профессиональной гордости. Здесь зевать было нельзя. Стоит чуть передержать, и
драгоценный конечный результат может вспыхнуть, как порох. Тогда хана всем
трудам. Обидно, да и на бабки попадание. Поэтому Санитар принялся выпаривать
раствор не спеша, поминутно проверяя, не пахнет ли он растворителем. Осечек у
него давно уже не бывало.
Наконец на донышке и стенках сосуда остался самый смак –
сухая блестящая корочка с максимальным содержанием опиума. Влив
дистиллированной воды, Канавкин перевёл «химку» в кипящий раствор, опустил в
жидкость чистый носовой платок и, подождав, пока тот «накрахмалится» – заберёт
весь наркотик в себя, – принялся его сушить. Завтра невинный платочек, а
на самом деле «дачка», попадёт по назначению, так что шмаровые, выварив
гара-хан, пробьют гуту и раскумарятся, благо баянов на зоне хватает…
