Женя переминалась с ноги на ногу и думала о том, что её
земляки тоже были отлично осведомлены, за какими покупками в Питере следует
идти в центральные универмаги, а за какими – на Апраксин рынок. В таинственных
недрах коего, если сильно захотеть, не так уж невозможно приобрести даже и
раба. Всё правильно!
В душном безветренном мареве неподвижно застыла листва
серебристо-зелёных олив. Покупатели и праздношатающиеся зеваки толклись перед
помостами, поднимая пыль в раскалённый полуденный воздух. Доски помоста были
чуть не до блеска отполированы босыми ступнями предшественниц. Женя обливалась
потом, ей казалось, что тело под короткой одежонкой-эксомидой медленно
покрывалось коростой.
Рано утром всех пленниц загнали в низенький сарай на окраине
рынка, привели в порядок и, накормив ячменными лепёшками, вволю дали воды. За
несколько минувших часов выпитая вода успела полностью испариться из тела,
пополнив затянувшую горизонт белёсую муть. Благодаря этому Жене так и не
захотелось в туалет (чего она, кстати, поначалу весьма опасалась), зато жажда
мучила немилосердно. Впрочем, другие девушки ни с какими просьбами к
надсмотрщику не обращались, и Женя, глядя на них, сочла за лучшее помалкивать
до последнего.
Купить её уже хотели два раза. И оба раза покупатели были
такие, что на ум ей мгновенно приходили садистские картинки «хентай»,
[29]
виденные в Интернете, а на язык начинали проситься путаные
молитвы, сплошное «Господи, пронеси…». В самом деле, ни музыкантшей, ни
танцовщицей она не была, а на аттическом наречии шпрехала с варварским
акцентом. Посему приобрести её собирались не для каких-нибудь культурных утех,
а для блуда постыдного. И хорошо ещё, если просто для блуда… Думала ли Женя,
привыкшая со спокойной гордостью осознавать свою красоту, что когда-нибудь
позавидует нескладным толстухам, которых здесь приобретали для хозяйства и
кухни?.. Однако Господь проносил: гнилозубый хозяин, жадничая, всякий раз
поднимал на неё цену, и покупатели отступались. Так что, когда подул прохладный
вечерний левконт, Евгения Александровна всё ещё пребывала в неопределенности
среди заметно поредевшей толпы рабынь на помосте.
Солнце висело уже невысоко, торговля понемногу
сворачивалась, когда в отдалении остановилась повозка и из неё вышли две хорошо
одетые женщины, с прическами, по обычаю богатых афинянок, укрытыми от пыли
легкими прозрачными покрывалами. Со скучающим видом побродили они около
помостов и уже собрались было уходить, когда одна из гуляющих, невысокая
обладательница иссиня-чёрных волос, одетая по последней моде в тончайший
ионийский хитон под голубым химатионом, вдруг указала на Женю и воскликнула:
– Анагора, взгляни!
У этой самой Анагоры были на диво стройные ножки в сандалиях
с узкими позолоченными ремешками. Грациозной походкой приблизилась она к
помосту – и небрежным движением пальца заставила торговца вытолкать Корнецкую
вперед, при этом приказав:
– Обнажи её.
«Ну вот. Опять. Нудисты несчастные…»
Однако возражать не приходилось. Анагора внимательно
осмотрела живой товар и обернулась к спутнице:
– Клянусь Уранией, такой золотоволосой хризакомы не
встретишь даже среди лакедемонянок. А сколь хорошо тело! Для этих прелестных
чаш наслаждения едва ли нужен мастодетон – повязка грудная! Её тело подобно
амфоре, до края наполненной живительным чёрно-синим вином! Во имя Афродиты,
Леэна будет довольна!
«Она что, совсем дура? Не понимает, что нельзя нахваливать
то, что хочешь купить?.. Сейчас он такую цену заломит…»
Говорившая между тем взглянула на хозяина:
– Какова же цена?
Товарно-денежные отношения, как им и положено, тут же явили
себя во всей красе. У Жени даже слегка ёкнуло сердце. Да, она кое-что слышала о
вольных забавах благородных древнегреческих женщин… Однако ей показалось, что
эти особы всё же вряд ли устроят ей полномасштабный «хентай» с наручниками, тисками
и длинными иглами. Ура! Анагора выложила деньги без колебаний. Узнала имя
своего приобретения – и подала Жене руку, чтобы свести её с помоста в знак
обладания. И уже через полчаса повозка остановилась перед сложенной из камня
оградой, за которой в глубине сада виднелись чистые белые стены.
Вокруг дома высились исполинские кипарисы. Раскидистые
платаны отбрасывали густую тень. В воздухе витал ни с чем не сравнимый аромат
роз. «Ну да, а на заднем дворе пороли невольников…» По крайней мере, так
утверждал учебник истории. А может, не учебник, а какое-то фэнтези якобы про
древнюю Грецию, поди сейчас вспомни. Женя успела вообразить, как состарится в
рабстве под этими вот платанами. В глазах немедленно защипало. Но тут навстречу
выбежала девушка, и Анагора приказала ей:
– Позаботься о новой рабыне.
Та почтительно улыбнулась хозяйке и потащила Корнецкую на
кухню.
В доме чувствовался достаток. Коротко остриженная смешливая
повариха молча выставила перед Женей холодную рыбу в остром соусе, сыр и
миндаль, разложила ещё тёплые псестионы – ячменные пирожки с мёдом, зажаренные
в масле. И, подмигнув весёлым глазом, наполнила чашу неразведённым кипрским. У
варваров ведь, кажется, принято пить вино именно так?
Когда Корнецкая наелась до отвала, ей нагрели воду в большом
медном котле. Всё та же девушка помогла новенькой как следует вымыться, а потом
отвела в комнату и указала на соломенный тюфячок. Изъяснялась она всё больше
жестами, видимо полагая, что хозяйское приобретение аттическим не владеет.
Впрочем, у Жени и не было особой охоты ни с кем разговаривать. Она провалилась
в благодатное небытие сна, не успев даже загадать о заветном: вот бы проснуться
у себя дома перед телевизором, показывающим исторический фильм…
Когда её разбудили, стоял вечер следующего дня. Сквозь широко
распахнутые ставни внизу открывался вид на белые улочки Керамика, из-за
Акрополя возвышалась гора Ликабетт, а Пирейская дорога струилась жёлтой змеёй
между холмов к Афинской гавани.
– Поспеши, тебя госпожа зовёт!
Кажется, начиналась рабская жизнь… С порками на заднем дворе
и булавками, вколотыми в грудь. Корнецкая едва успела плеснуть холодной
водичкой в лицо. Служанка повлекла её во внутренние покои и в спальной комнате
заставила преклонить колени у невысокого ложа Анагоры.
Та красовалась на нём полностью обнажённая. То есть не
красовалась, а явно пребывала в самом естественном для себя состоянии. Заставив
Женю скинуть грязную, сплошь порванную эксомиду, она долго рассматривала
совершенное тело своей покупки, затем приблизилась и, велев подняться, спросила:
– Кто ты по крови?
– Я из далёкой северной страны… – по-прежнему не
понимая, как это ей удаётся, отозвалась Корнецкая на древнем аттическом
наречии. Ласковые пальцы хозяйки вдруг коснулись её сосков, и Анагора
произнесла нараспев:
