Вскоре Опарышева приняли в аспирантуру. Оценки на
вступительных экзаменах: история партии – 4, английский язык – 5, специальность
– 4.
(Примечание Капустина: Во, во, а я о чём?)
Насколько можно установить, Опарышев пунктуально посещал
занятия в группах по подготовке к кандидатским экзаменам по философии и
английскому языку и успешно сдал эти экзамены в установленный срок. Экзамен по
специальности был ему оформлен по факту написания реферата, содержавшего
предварительный перечень печатных и рукописных трудов академика Добродеева с
краткими аннотациями. В этот же период ведомственные сборники опубликовали две
научные статьи академика, написанные им по материалам исследований прошлых лет.
В обе Опарышев был включён в качестве соавтора.
(Примечание Капустина: Я спрашивал, с какого перепуга,
сказали знаешь что? Что аспиранту нужны публикации к защите, прикинь!)
Защита кандидатской диссертации прошла в положенный срок.
Академик Добродеев лично подобрал оппонентов и ведущую организацию, договорился
о сторонних отзывах, председательствовал на защите, так что она прошла на
редкость гладко. Утверждение ВАКом
[22]
последовало через два
месяца.
(Примечание Капустина: Ну прямо отец родной, блин.)
Правда, злые языки утверждали, что в основе диссертации
Опарышева лежит давнее незавершенное теоретическое исследование Добродеева,
которое академик якобы помог ему оформить в благодарность за рвение,
проявленное в ходе подготовки к печати своих трудов…
(Примечание Капустина: Я ж говорил!)
Став кандидатом, Опарышев вскоре получил должность референта
при академике и всецело занялся его текущими делами. Готовил различные
документы, проекты, решения, отчёты, привлекая к этому любых сотрудников
ЦНИИПЭ, готовил совещания и встречи, сопровождал академика в поездках и
командировках. Вскоре он стал учёным секретарём института, начал регулярно
ездить в Москву, отстаивая темы и их финансирование. С этого времени Опарышев
регулярно появляется в числе авторов научных публикаций.
На похоронах Добродеева Опарышев возглавлял траурную
комиссию. Очевидцы вспоминают, что он дал торжественный обет завершить работу
по подготовке к изданию трудов академика.
На посту учёного секретаря у Опарышева дела всегда были в
ажуре. Его хорошо знали и ценили в московских управленческих структурах. Он
легко договаривался по любым вопросам. С охотой брался за организацию
всевозможных ведомственных и межведомственных мероприятий…
(Примечание Капустина: Список прилагается, но читать не
советую – помереть можно.)
По отзывам, вдохнул новую жизнь в сотрудничество ЦНИИПЭ с
Академией наук. Стал там регулярно бывать и приобрёл значимый авторитет.
Менее чем через год научные статьи за его подписью пошли в
разных изданиях буквально косяком.
Довольно скоро он привёз из ВАКа разрешение защищать докторскую
диссертацию по совокупности своих печатных работ…
Вот это последнее обстоятельство надолго приковало к себе
внимание Кудеяра. Как заслуживающее дальнейшего изучения. Причём самого
пристального… Разобраться в научных тонкостях он не надеялся, но нюхом
чувствовал: эту дверцу стоило хорошенько поскрести. Чего доброго, какой
скелетик и вывалится. В памяти всплыл шуточный график, который, смеясь,
когда-то показывала Маша. По горизонтальной оси были отложены годы деятельности
учёного. С примерно проставленными этапами: молодой специалист… кандидат…
доктор… членкор… и наконец – академик. По вертикальной оси стояли проценты и
были вычерчены две кривые. Одна – относительные затраты времени на собственно
научную работу. И вторая – участие в банкетах, презентациях, торжественных
заседаниях. Эта кривая начиналась с нуля, потом начинала расти и с достижением
академического звания выходила на максимум. А вот кривая научной работы
неуклонно падала и в конце концов приближалась к нулю.
В каждой шутке, как говорится, есть доля шутки.
Получается, Опарышев являл собой некую аномалию? Научный
вулкан, как следует заговоривший лет в сорок пять? Притом что начало биографии
принадлежало скорее не открывателю и исследователю, а даровитому администратору
от науки?..
Иван положил себе переговорить с Львом Поликарповичем и
позвонил по внутреннему телефону Капустину, чтобы поблагодарить.
– Вот уж прав был дон Корлеоне, один хакер с ноутбуком
наворует больше, чем десять гангстеров с автоматами, – сказал он в
трубку. – Порадовал, Боренька, спасибо. Дал пищу голодному уму… Слушай, а
с международным сотрудничеством у нас как? Движение хоть какое-нибудь есть?
Вот уже две недели Боря ночей не спал, пытаясь влезть в
компьютер американцев. Те, конечно, в плане высоких технологий были не лыком
шиты. Они защитились на совесть, согласно последнему писку компьютерной
безопасности. Но зря ли на недавнем чемпионате программистов, проходившем в
столице Японии, наша команда не только с триумфом заняла первое место, но и,
говорят, перевернула теоретические основы программирования! И вообще, против
РУССКОГО лома…
– Командир, ну ты легок на помине! – Голос
Капустина звенел то ли от напряжения, то ли от радости. – Только хотел
звонить тебе. Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках… Я тебе минуту
назад по локальной сети всё вывесил, посмотри!
– Ну молоток, – восхитился Скудин. – Сейчас
посмотрю.
Монохорд (или всё-таки Монорхид? – Боря ещё не
определился) в самом деле вывесил ему целую папку с файлами, содержавшими все
стратегические, а также тактические разработки союзников. Кудеяр жадно
углубился в их изучение… Уже через минуту ему здорово захотелось помянуть
чью-то почтенную матушку, а через две он вскочил с кресла и заходил по
кабинету, застарело жалея, что бросил курить.
Да, американцы не преминули лишний раз показать, кто в доме
хозяин. Руины «Гипертеха» всё-таки решили взорвать. Да ещё и приурочили сие
мероприятие ко дню своей национальной независимости. Видно, вспомнили
фантастический фильм с тем же названием, в котором человечество, возглавляемое
Америкой, именно четвёртого июля пресекало нападение злобных инопланетян.
Вспомнили – и решили претворить в жизнь. Не иначе затем, чтобы отмыться от
дерьма, в котором ныне сидели. И кто бы говорил, что это только у нас раньше
всё подгадывали к празднику Великого Октября?.. При этом аргументы далеко не
последних деятелей нашей науки – Звягинцева, свежеиспечённого пенсионера
Пересветова, да не только их, но даже девятизвёздочного генерала, – были приняты
к сведению. В переводе на общедоступный язык, ими тихо подтёрлись. Кто деньги
платит, тот и музыку заказывает.
А ведь эта музыка обещала стать похоронной…
Тряхнув головой, Скудин уселся на место, снова пододвинул к
себе распечатку Борькиных изысканий и принялся читать дальше, хмурясь и делая
пометки карандашом. Пока было ясно одно. С Опарышевым придётся действовать не
как когда-то с Кадлецом, а существенно, существенно тоньше. Иероглифы, смутно
расшифровываемые как «ЛП!» – «Выяснить у Льва Поликарповича!» возникали на
бумаге всё чаще…
