— Постой, а где этот…
Пока оперативники спорили, Гаряев вынырнул и бочком отплыл в сторону, а потом встал на ноги и, раздвинув жесткую желто-зеленую стену, проскользнул в спасительный прохладный полумрак. Сейчас его видно не было. Только раздавался треск в камышах, и этот треск удалялся.
— Ушел! Давай за ним! А я берегом!
Вадим бросился в камыши. Упругие тонкие стебли пружинили и отталкивали его назад, хрустко ломались, выставляя хищные стилетные острия. Ножевидные листья норовили разрезать кожу, оставляя на руках и груди длинные белые, медленно наливающиеся красным царапины. Как умудрялся бежать сквозь такое препятствие беглец, молодой оперативник понять не мог. Но факт оставался фактом: треск уходил все дальше и дальше.
Единственное объяснение, которое пришло Вадиму в голову: человек, спасающий свою шкуру, способен на большее, чем человек, выполняющий служебный долг. Довольно мутный в нынешних условиях…
— Стоять! Стой, гад, стрелять буду! — раздался со стороны берега грозный крик Юматова. И действительно, тут же раздались выстрелы — один, другой, третий…
Чтобы не попасть под пули, Вадим пригнулся и медленно выбрался на песок. Вздымая песчаное облако, «тройка» Немчинова неслась вдоль берега, отставая от нее, бежал вдоль камыша Юматов с пистолетом в руке.
Через десять минут преследователи вернулись ни с чем.
— Там канава, не проедешь, — довольно спокойно пояснил Юматов. — Ну и черт с ним! Куда он денется? Документы его у меня, где он трется — тоже известно… Отловим — не сегодня, так завтра!
Самойлин почесал в затылке.
— А за допущенный побег нам ничего не будет?
Юматов усмехнулся.
— Какой побег? Мы на него протокол задержания не выписывали, так что никакого побега и не было! Пришел человек на беседу, потом ушел…
— А патроны как списывать будете? — не успокаивался Самойлин.
— Да никак! — подмигнул Юматов. — У меня есть пачка в запасе. Пистолет почищу, дозаряжу обойму, — и все дела!
Но на другой день от веселого настроения старшего опера не осталось и следа. После селекторного совещания их вызвал Сивцов, и вид у начальника УР был довольно мрачный.
— Что вы там с этим Гаряевым делали? — глядя куда-то в угол, спросил он.
— Да чего… Ничего особенного, — ответил Юматов. — Все, как обычно… А что случилось?
— Да то, что он сейчас в прокуратуре, вот что! Заяву на вас кинул! И Бездольный вызывает вас двоих! Доигрались?! Сколько можно предупреждать?!
Сивцов ударил кулаком по столу.
— Ну, Самойлин еще желторотый, а ты, Сергей Иванович, стреляный воробей, понимаешь, чем дело пахнет! Хочешь местами с этим жуликом поменяться? Сейчас тебя Бездольный закроет,
[4]
а его отпустит на все четыре стороны!
Никогда не унывающий Юматов повесил голову. Было видно, что он сильно озабочен, но сдаваться не собирается.
— Что я, для себя это делал? — зло спросил он. — Или я крайний?!
— Чего ты у меня спрашиваешь? — начальник УР попрежнему смотрел в сторону. Было видно, что он чувствует себя неловко. — У прокурора и спросишь…
— Я вас понял, Валерий Петрович! — с вызовом произнес Юматов, в упор глядя на начальника. — Значит, все в стороне, а я в бороне!
— Не ссы раньше времени! — Сивцов, наконец, перестал рассматривать ничем не примечательный угол. Его взгляд скрестился со взглядом старшего опера.
— Никто тебя сдавать не собирается! Я и к Барину схожу, и к Бездольному подходы поищем, и в областную прокуратуру руку запустим… Но, в конце концов, попался ты, а не я! Знаешь поговорку: «Каждый баран висит за свою ногу?»
— Знаю! Я ее каждый день жуликам говорю. Только я не баран! Если этих гадов не колоть, как давать раскрытия?
Сивцов махнул рукой.
— Чего ты мне детские вопросы задаешь? Ты в розыске уже девять лет, нечего из себя целку строить!
Юматов хотел что-то сказать, но сдержался.
— Я все понял! Разрешите идти?
— Давай. Ни пуха. Если что, пусть Вадим сразу бежит ко мне…
Старший опер скрипнул зубами.
— Вот ведь суки! — сказал он Самойлину, когда они спускались по лестнице. — Это ведь они нас заставляют «чернухой» заниматься. И преступления укрывать, и жуликов колоть! На фиг мне этого Гаряева бить, пистолетом пугать, топить? Чтобы результат дать! Если я начну нераскрытые преступления на отдел вешать — кто меня держать станет? Вот и приходится в дерьмо лезть… А влез — значит, сидишь у них на крючке: когда на каждого опера полно компромата, то все послушные и делают то, что велят. А кто начнет выступать — того вмиг выгонят или посадят!
— Кто это «они»? — робко спросил Самойлин, хотя и догадывался, какой будет ответ.
— Начальники! — скривил губы Юматов. — Система, короче! А когда прокололся — с тебя весь спрос! Будто все святые, а ты один негодяй!
Прокуратура находилась недалеко: в двух кварталах за углом. Но сегодня этот путь показался операм очень длинным. Они проделали его в молчании. Ярко светило солнце, ветер мел по раздолбанным улицам облака пыли. Сильно пахло бензиновыми выхлопами: машин в городе с каждым годом становилось все больше и больше.
Озабоченно спешили по своим делам сосредоточенные прохожие. В зарешеченную дверь кафе «Участок», весело щебеча, нырнули три девушки с голыми ногами, спинами, животами и плечами. Вадим проводил их взглядом. Чем привлекает девчонок живодерский интерьер с решетками, наручниками и туалетом в виде карцера?
— Надо нам открыть бар «Райотдел», — пошутил он. — Пусть в «обезьяннике» кофе пьют по стольнику чашка!
Но напарник ничего не ответил, он был погружен в свои мысли. Вадим уже понял, что с него спрос невелик: основной удар придется выдержать Юматову. И действительно, когда они уже подходили к двухэтажному старинному зданию с богатой, хотя и обшарпанной лепниной, старший опер произнес:
— Значит так, ты ничего не видел и ничего не знаешь. Если меня арестуют — беги скажи Сивцову… И потом, позвони адвокату Пыльеву, он у меня в обязаловке, пусть возьмется за мою защиту…
— Неужели могут сразу арестовать?
Юматов сплюнул.
— Всяко может быть… Бездольный — мужик крутой. И ментов не любит. Он уже у многих поперек горла стоит, убирать его будут. Но пока в силе, богует… Федотова за малым не посадил… Так у того и десятой доли моей вины не было! Ну, да ладно, посмотрим… Бог не выдаст, свинья не съест! Тем более, я никакой подозрительной машины не вижу, похоже, ни эфэсбэшников, ни уэсбэшников тут нет. А тогда кто арестовывать будет? Может, еще и прорвемся…
Они поднялись по крутой, обтянутой синим линолеумом лестнице. Секретарша в приемной посмотрела на оперативников, как на обреченных. В огромном кабинете прокурора на одном из многочисленных выстроившихся у стены стульев сидел Гаряев.
