— Полагаю, вегетарианцы во многом правы, но всё-таки на
свете нет ничего вкуснее куска говядины, зажаренного по нашему монегасскому
рецепту… — Окончательно отрешившись от этикета, князь корочкой хлеба
собрал застывший в тарелке соус, трепетно прожевал… и неожиданно поморщился,
словно хватил лишку, — увидел на пороге своего личного секретаря. —
О, чёрт, — непроизвольно вырвалось у него, — как же я мог забыть!
Дорогая, тысячу извинений, мне нужно срочно сделать звонок… этим, — он
показал куда-то наверх, — лягушатникам.
[122]
Не скучайте,
я буквально на десять минут.
Промокнул салфеткой усы, кивнул ей, как другу, который,
конечно же, всё поймёт и простит, и исчез, сопровождаемый секретарём.
Кейс осталась в беседке одна…
Почти сразу за ветками мелькнул белый чепец, послышались
тяжеловатые шаги, и появилась давешняя служанка. Правда, с первого взгляда
узнать её было трудно. Глаза тевтонки метали молнии, лицо побледнело от ярости,
перекошенный рот, казалось, так и распирали ругательства.
— Ты что здесь делаешь, сука? — осведомилась она с
порога, и её глаза превратились в щёлки, напоминавшие о лезвии опасной
бритвы. — Ты что здесь забыла, тварь?
По всему чувствовалось — они с Кейс были отлично знакомы.
— То же, что и вы, любезная Гретхен. То же
самое, — мурлыкнула гостья князя, кивнула и пригубила бокал. —
Отличное вино… Я вам оставлю по старой дружбе, хотите? Допьёте потом… у себя на
кухне.
— Не заговаривай мне зубы, дешёвка, — рассвирепела
Гретхен. — Ты знаешь, что это принадлежит мне! И принадлежало всегда! Если
бы не этот проклятый Цезарь…
— Зря вы так, Гретхен, о Юлии. Редкого обаяния был
мужчинка. Даром что наполовину…
[123]
— Кейс, толком не отпив,
поставила бокал. — А потом, вам не кажется, что мы делим шкуру неубитого
медведя? Никто ведь ничего ещё не нашёл. Да и найдут ли?
Только блеск в глазах да раздувшиеся ноздри говорили о том,
чего стоила ей это внешняя невозмутимость.
— Не каркай, стерва, не каркай, — по-змеиному
зашипела служанка. — Всё своё я возьму! Возьму сполна! И никто не посмеет
помешать мне. Слышала, дешёвка? Не посмеет!
С этими словами она притопнула — вроде не сильно, но так,
что содрогнулась беседка, и властно повела рукой, причём из её горла вырвался
рычащий, рокочущий звук. Сейчас же, словно под действием магнита, вилки и ножи
на столе пришли в движение. Тонко завибрировали и подняли острия, направляемые
строго в одну точку — в левый глаз Кейс. Чем-то они напоминали металлических
гадов, вставших на хвосты и собирающихся укусить.
А ещё говорят, что серебро не подвержено магнетизму…
Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Кейс.
— Тварь. — Она начертала рукой в воздухе некий
знак, и вилки с ножами вновь стали ручными, зато массивная ёмкость с пикантной
подливой, наоборот, словно взбесилась. Миг — и фарфоровый болид влепился
Гретхен в живот. Тевтонка со стоном согнулась, красный соус залил белый фартук,
потом скатерть и наконец стёк на пол, а соусница с грохотом разлетелась на
куски. — Я тебе покажу дешёвку, тварь!
Пинок в зад вышвырнул Гретхен из беседки, женщина
поскользнулась, кое-как встала и ретировалась в кусты. Словно белый флаг
капитуляции, мелькнул за ветками её чепец…
Спустя едва ли минуту в беседку вернулся князь, мрачный и
рассерженный после разговора с французами. Его взору предстали мерзкие пятна
соуса на одежде бедной Кейс. Они покатались ему зловещими отметинами крови на
белоснежно-непорочных ангельских крыльях.
— Господи, моя дорогая, что случилось? — застыл на
пороге князь. — Ты цела? Ты не ранена?..
А сам подумал: похоже, романтическое окончание вечера,
любовный эндшпиль отменяется. Господи, да что же это за день сегодня такой?
Одни неудачи…
— Ваше Высочество, ваша благородная доброта оказалась
простёрта над людьми низкими и недостойными, — не поднимая глаз, ответила
Кейс, и он с ужасом увидел слёзы у неё на ресницах. — Кто бы мог подумать,
какие злобные исключения встречаются среди добропорядочных немок… Вы не
распорядитесь, чтобы мне заказали такси?
Итак, худшие опасения князя подтвердились. Никакого
романтического финала!
— Сейчас же велю управляющему уволить
бесстыдницу, — рассвирепел он. — И впредь никого не брать без должных
рекомендаций! Хотя обстоятельства порой бывают сильнее нас… — Он поймал
удивлённый взгляд Кейс, вздохнул, угрюмо пожал плечами и объяснил: — Во всём
виновата трагическая случайность… Прежняя служанка Сара вчера вечером упала с
обрыва. Старая добрая Сара… Пришлось экстренно брать немку… — Он снова
посмотрел на лужу соуса на полу. — Сейчас, дорогая, вам подадут авто. А
счёт за платье пришлите мне. За всё будет заплачено сполна.
Через несколько минут Кейс села в лимузин и уехала в отель
«Де Пари».
Там она заперлась в номере, вытащила верную наваху
[124]
и принялась править её на ремне…
Варенцова. Вот такой праздник
— Ну?.. — Песцов смотрел на Бьянку форменным
зверем, — Как?
— Кверху каком. — Бьянка подошла, коротко
вздохнула, села на скамеечку, устроенную возле палатки. — Не берётся наш
африканский колдун, шугается, как чёрт от ладана. Чего я только ни предлагала
ему… разве что кроме неба Италии… Нет и нет. Не хочет. — Бьянка немного
подумала. — А скорее всего, просто не может. Говорит, не проси, не
возьмусь ни за какие коврижки. Случай-де исключительный. Не в его
компетенции.
Они сидели у своей палатки, под замшелой елью, раскинувшей
ветки шатром. Гроза отгремела и укатилась за горизонт, а вот душевные тучи
разогнать было некому. Краев как вернулся тогда из Глуховки, так пластом и
лежал, даже не открывая глаз, а Мгиви ни в какую не брался помочь ему. По его
словам, медицина была здесь бессильна, а оглядки на тонкий план — смехотворны.
Потомок великих шаманов предлагал уповать на волю случая и на вмешательство
высших сил. Что ж это делается-то, братцы?..
— Так, — вконец помрачнел Песцов, подумал, хмуро
посмотрел на часы. — Ну и что теперь?
Стрелки показывали начало пятого. Теоретически пора переться
на праздничный обед. По поводу прибытия зарубежных гостей, чтоб они все
попухли. Какой, к чёрту, обед, когда кусок в горло не полезет? И солнце это
ещё, светит прямо в глаза, слезиться их заставляет…
— Не знаю, Сёма, не знаю, — опустила голову
Бьянка. — Ну не знаю я. Прости, если можешь.
