— Укусит — я его сам в болоте утоплю, — мрачно
пообещал Борода. — И прививками интересоваться не буду.
— Надеюсь, до смертоубийств не дойдёт, — сказал
Фраерман. — Оксана Викторовна, вы не возражаете, если ваш котик ещё тут у
меня посидит?
Странно, но Тихон, извлечённый из рюкзачка, кусать его и не
думал. Наоборот, он уютно расположился у Матвея Иосифовича на коленях и знай
себе умывался, наверное, намывал деньги. Пальцы вора, украшенные изумрудами и сапфирами,
почёсывали ему то грудку, то горлышко. Кот не возражал — они оба были одной
крови. Оба быстрые, хищные, опасные — и каждый любил гулять сам по себе.
— Да на здоровье, — кивнула Варенцова и откинулась
на спинку кресла. Ей снова захотелось спать.
Уже сквозь дрёму она ощутила, как машины наконец тронулись.
Головным степенно двигался «Хаммер», «БМВ», кое-как отчищенный от собачьей
оплошности, ехал позади. На фоне брутального «янки-танка» он выглядел гламурным
до отвращения.
Довольно скоро Фраерман негромко сказал:
— Вот здесь, Никанор, стопори, есть у меня к фашистам
разговор.
— Какие с ними могут быть разговоры, они же конкретно
запомоенные, — надавил на тормоз водитель. Фраерман сделал вывод, что
парень не помнил ни о встрече с кузнецом, ни о его просьбе, ни о странной своей
летаргии. — Я же говорю, педерасты, ни хрена дистанции не держат!
Оксана открыла глаза и посмотрела в окошко. За пыльными
кустами начинался подболоченный, довольно гиблого вида осинник. Ничего
подобного в её сновидческом путешествии в «истинную Пещёрку» не фигурировало.
Значит, это была совсем другая дорога.
Фраерман вернул ей кота, и Тихон, оказавшись на родных
коленях, немедленно боднул хозяйку головой в подбородок. То ли извинялся за
временную «измену» (ой, вряд ли), то ли требовал ласки…
Матвей же Иосифович спрыгнул на щебень и не спеша зашагал к
немецкой машине.
— День добрый, — улыбнулся он гостям. — Я
командир отряда Фраерман. Рад приветствовать вас на русской земле.
От него не укрылось, как отреагировали на его фамилию специалисты
по эсэсовским костям. Видно, не только кобель у них вёл свой род из Освенцима.
— Герр Фраерман, — ответили они хором, пряча
антисемитские огни, вспыхнувшие в нордических взглядах. — Очень, очень,
очень приятно.
— Итак, вы, стало быть, будете уважаемая фрау
Киндерманн? — ещё вежливей улыбнулся Матвей Иосифович. Краем глаза он
следил за оставшейся в машине овчаркой, но дауфман и не думал бросаться на
подошедшего к хозяевам постороннего человека. — Мне велено вам кое-что
передать, — продолжал Фраерман. — Вначале на словах… — И,
отбросив ненужную дипломатию, он с прямотой поручика Ржевского выдал всё от и
до, как просили. И про суку, и про двенадцатый год, и про то, что лучше не
рыпаться, а то хвост прищемят, завяжут, а потом выдерут к чертям собачьим с корнем…
После чего извлёк из-за спины сюрприз.
И вот тут немцы, сперва потерявшие дар речи от возмущения,
скисли бесповоротно. Разом опустили глаза, молча покивали головами и с каким-то
жутким благоговением приняли диковинную железяку. Матвей Иосифович вообще-то
наполовину ждал, что её с немецкими матюгами закинут в кусты, однако новых для
себя выражений послушать ему не довелось. Отто зачем-то повесил железяку на
пояс, отчего брюки начали неудержимо съезжать, но, по-видимому, иначе было
нельзя. Руки у «Зигфрида» зримо дрожали…
— Ну вот и ладно, дело сделано, — сказал Фраерман
и пошёл обратно к «Хаммеру». — Трогай, Никанор.
«Интересно всё же, почему Максим Максимович был так
откровенен со мной? — думала между тем Варенцова. — Всё рассказал,
всех показал на экране своего ноутбука… И Панафидина, и Мирзоева, и
братцев-ниггеров, и арийскую чету. Зачем? Показать, насколько крут? Проследить
мою реакцию? А может, просто полагал, что я уже не воспользуюсь полученной
информацией? Просто не успею? Хм. Уж не он ли, гад востроносый, мурру на меня
натравил?.. Надо будет на досуге прикинуть хрен к носу…»
В это время в небе над крышами машин сперва заворчало, а
после и загремело. Опять собиралась гроза. И опять — стремительно, из ниоткуда,
прямо на глазах. Только что было ясно, и вдруг сгрудились тучи, небо от края до
края прорезали сполохи зарниц. И тут же пошёл дождь. Нет, не так! Он извергся,
ударил Ниагарой, то, что по-английски называется «вилами рукоятками вверх». По
крыше и лобовому стеклу ударили струи, наводившие на мысли о пределах прочности
автомобиля. По счастью, «Хаммер» оказался отменно крепким, и единственное, чего
добилась стихия, это разбудила Тихона.
Кот равнодушно глянул на сверкание молний, смачно зевнул и
требовательно подал голос:
— Мя-а-а-са!
Первая реакция Оксаны была — ах ты гад, ещё внеочередную
кормёжку тебе? Да в кожаном интерьере, на который крошку обронишь, потом век не
расплатишься?..
Однако не дремала и совесть, так что перед умственным взором
тотчас пронеслись все Тишкины геройства — и битва с муррой, и недавняя попытка
защитить её от зловещих поползновений фашистки.
Оксана пошарила в рюкзачке, вытащила баночку, подцепила
кольцо, с чмоканьем открыла. И принялась кормить боевого товарища по-походному,
с руки, чтобы действительно не намусорил в богатом салоне. Рыжее пушистое
рыльце тыкалось ей в ладонь, даруя Варенцовой одно из приятнейших ощущений,
отмеренных нам в этой жизни. Кто не кормил вот так любимого кота, тому не
понять. Оксана поймала себя на том, что улыбается. В мире определенно не всё было
так плохо…
Сзади, в багажном отсеке, коротко вздохнул Шерхан. Оксана
рассиропилась окончательно, вытащила вторую баночку и протянула Наливайко.
— Может, дадите от нас своему малышу? Он у вас кошачий
корм ест?
— Ещё как, — улыбнулся профессор. Вытряхнул
«Ваську» на ладонь и протянул азиату: — На вот тебе от Тихона. На брудершафт.
Джип тем временем проплыл по оврагу, легко форсировал
косогор и, рассекая плотную водяную завесу, с рыком выкатился на берег Чёрной
речки. С этого места можно было разглядеть Глуховку. Странное дело, но там
грозы не было. Над деревней висело нечто вроде «глаза бури». По периметру
деревни полыхали молнии, а на единственной поросшей лебедой улочке светило
солнце, чирикали воробьи и, наверное, гудели в поисках нектара пчёлы…
— Ну дела, — удивился Фраерман и покосился на
Никанора. — Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?
— А куда им деться из нашей-то колеи? — усмехнулся
тот. — Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты — слепят дальним.
— Это они, Никанор, со страху, — ответил
Фраерман. — Терпи, казак, уже, считай, приехали. К праздничному обеду в
честь дорогих гостей…
— В гробу я видел этих гостей, — буркнул
Никанор. — В белых тапках. Дед мой, Савелий Петрович, был «автоматчиком»,
[116]
прошёл всю войну. Где-то под Берлином лежит… Мне с этими
пидорами за один стол в падлу садиться. Вот.
