— Атас, — только и выговорила она, осторожно
заглянув в дверь. Помолчала и добавила, — Ну, здравствуй. Вот,
оказывается, где ты живёшь.
Сказать, что Васечка впечатлял, значит ничего не сказать.
Мурра по сравнению с ним была безобидным мотыльком, а древнегреческий Минотавр
— беленьким пушистым котёнком. В свинарнике квартировал не какой-нибудь
беконно-розовый домашний отъевшийся боров, а самый настоящий дикий кабан. Да
какой!.. Под двадцать пудов, поджарый, свирепый, с громадными загнутыми клыками
и маленькими, отчётливо разумными глазками. Светло-рыжая щетина, недобрый
оценивающий взгляд, копыта сорок пятого размера и тело, напоминающее
стенобитный таран… Да что говорить, перед Оксаной стоял её знакомец с лесной
дороги. Тот самый, о котором она тихо гадала, перевернёт он «Ниву» или не
перевернёт.
Марьяна протянула к нему руку, и требовательный рык немедленно
прекратился. Васечка ткнулся ловким пятачком в хозяйскую руку, в глазах погасли
красноватые огоньки, зато обнаружились длинные девичьи ресницы, а страшная
пасть растянулась в самой настоящей улыбке.
— Сейчас, маленький, сейчас, умница моя, —
заворковала Марьяна — Комбикорм нынче вку-у-усный…
«Понятно теперь», — подумала Оксана.
Хотя на самом-то деле всё стало только ещё непонятней.
Она вернулась к мужикам. Забелин чистил казан, и тот, кто
полагает, будто отмыть от бараньего жира двадцатилитровую громадину на тагане
есть нечто между сизифовым трудом и откровенным самоубийством, тот просто
никогда этим не занимался. Надо всего лишь налить водички в ещё горячий котёл и
пройтись щёточкой, а потом той же щёточкой лихо выплескать «за борт». Раз,
другой — и чугунный кратер не только полностью чист, но и обсушен. Напоследок
Забелин ласково погладил край казана:
— Ну, спасибо, дружок, уважил так уважил. Сейчас
маслицем смажу…
В голосе его не слышалось и намёка на шутку, он был
совершенно серьёзен.
— Ишь как вы с ним, Николай Ильич, — уже почти не
удивилась Варенцова. — Как с живым.
— А он и есть живой, — словно ребёнку-несмышлёнышу
улыбнулся Забелин. И вдруг подмигнул: — Вы какому-нибудь самураю скажите, что у
него меч не живой. Или шофёру, который со своим грузовиком по имени-отчеству
здоровается… Всё живое, и этот котёл, и щебёнка, и холодильник, и колодезная
вода. Просто у каждого своя жизнь и своё место в мире. Это надо понимать,
принимать и уважать… а не доказывать с пеной у рта, кто есть венец мироздания.
И ещё действительно — учиться, учиться и учиться. А не распинать на радость
неучам своих учителей на крестах…
Как следует обдумать услышанное Оксане не позволили кошачьи
вопли, донёсшиеся из-за дома. Судя но многоголосию, рыжий и белый сообща отстаивали
двор от постороннего посягательства. И, похоже, без дамского общества дело не
обошлось.
— 'Гиша, Тиша, — особо не надеясь, позвала
Варенцова. — Иди сюда, обормот!
Ну надо же, Тишкина хитрая рыжая морда немедленно высунулась
из-за угла.
— Не беспокойтесь за него, Оксана Викторовна, —
улыбнулся Забелин. — У нас тут чужие особо не ходят. Обратили внимание —
ни мух, ни мошек, ни комаров?
«Вот теперь обратила. Это при том, что рядом свинарник.
Ультразвуком их здесь, что ли, на корню глушат? Или опять магией?..»
Быстров поставил сушиться последнюю тарелку, вытер руки.
— Ну что, братцы, я, пожалуй, пойду, а то супруга не
поймёт. — Он пожал руку Забелину, крепко, по-мужски, стиснул Оксане ладонь
и направился к свинарнику. — Васенька, пламенный привет! Как морковочка?
Понравилась? Следующий раз ещё принесу…
Оксана присела на скамью, заново, надеясь непонятно на что,
просмотрела фотографии в телефоне. И почувствовала, как мокрым одеялом
наваливается на плечи усталость. «Мурры… холодильники без шнура… туман на
пол-Европы… подполковники-колдуны, беседующие с казанами, и хряки разумней
всякого шимпанзе… Нет, нет, хватит, всё к чёрту. Скорей назад в номер, сменить
постельное бельё и спать, спать, спать… Чтобы больше никакой мистики, чтобы
Тихон мурлыкал возле щеки… чтобы приснился улыбающийся Краев. Как он там, всё
ли у него…»
— Нельзя вам, Оксана Викторовна, в гостиницу, —
тихо сказала подошедшая сзади Марьяна. — Оставайтесь у нас, дом большой,
места хватит. Сейчас ещё попьём чайку да и на боковую. Утро вечера мудренее…
— В гостинице вы вряд ли доживёте до утра, —
совершенно будничным тоном и оттого с путающей вескостью поддержал супругу
Забелин. — Мурра у них далеко не последнее средство в арсенале, не
справилась — такое пришлют, что даже ваш котик может не совладать. Зурру,
например. А здесь, ещё раз повторю, чужая муха не пролетит.
Оксана прислушалась к себе и поняла, что уже прикидывает, с
каким запасом времени нужно будет выходить на завтрашнюю встречу возле
городской бани.
— Спасибо, — сказала она и попробовала
улыбнуться. — Опять-таки Тишка пускай оттянется на природе. Небось
заслужил…
Комнатка на втором этаже оказалась маленькой и уютной, с
балконом. Шкаф, этажерка, древняя тахта, выцветшие занавески в горошек… Оксана
погладила бревенчатую стену, и волна неожиданной ностальгии заставила снова
смахнуть с глаз дурацкую влагу. Потом она обратила внимание на иконы. Оксана
ещё помнила, где полагалось быть красному углу,
[93]
— так вот,
они висели в противоположном. Это во-первых. А во-вторых… Чем-то они неуловимо
отличались от тех, которые предписывает богомазам церковный канон. Спроси —
чем, Оксана не взялась бы внятно ответить. Но это был совершенно точно другой
Николай-угодник. Другая Богородица…
Оксана не сфальшивила душой и не стала креститься. Лишь с
уважением поклонилась… Кому? Иконам? А может, душе, обитавшей в этих стенах?
Душе, защите и покровительству которой она решила довериться?..
Подушка благоухала ромашкой и дикими травами. Снаружи в
какофонии кошачьих голосов отчётливо угадывалась интонация Тихона. В свинарнике
сыто и благостно похрюкивал Васечка. «На новом месте приснись жених
невесте, — успела подумать Оксана. — Олег…»
Мгави Бурум. Пересадка
Прямой электрички из Санкт-Петербурга до Пещёрки не было.
Нужно было пересаживаться на станции Волховстрой, но кто-то мудрый распорядился
сделать так, чтобы последняя пещёрская электричка уходила оттуда минут за
пятнадцать до прибытия питерской. Мгави вышел на перрон и понял, что придётся
где-то коротать ночь.
«Бардак не хуже, чем в Порт-о-Пренсе,
[94]
—
сказал он себе, сплюнул сквозь зубы и, разминая ноги после трёхчасового стояния
в вагоне, направился в зал ожидания. — Только моря нет…»
