Пётр Петрович тоже покосился в иллюминатор, потом — хмуро —
на Оксану, и промолчал. Ничего, дескать, стажёр Варенец, со временем, Бог даст,
всё сами поймёте. Или не даст. Или даст, но ума — или времени — не хватит
понять…
Сам-то он, естественно, понимал всё, на сей счёт никаких
сомнений возникать не могло.
…Летели недолго. Скоро вертолёт снова примял колёсами траву,
ещё не просохшую от росы. Полянка была один в один как та, с которой взлетали:
такая же уютная, укромная, укрытая от посторонних глаз. Только вокруг росли не
берёзы, а замшелые ёлки, с лапами до земли. К одной из них при помощи цепи и
замка с уже знакомым бульдогом были пристёгнуты два велосипеда.
— Прошу. — Пётр Петрович убрал цепь в дорожную
сумку. — Горный. Восемнадцать скоростей, амортизированная вилка.
Последний раз Оксана каталась на велосипеде лет, верно,
двадцать назад, когда навороченных горных байков не было и в помине. Ну и что?
Велосипед, он и есть велосипед — два колеса, две педали… А брюки Оксана всегда
надевала такие, чтобы не лопнули в шагу, даже если сесть на шпагат. Она
устроилась в седле, быстро разобралась, как переключаются скорости, и поехала
за куратором.
Она была морально готова к тому, что «велопробег по
бездорожью и разгильдяйству» кончится в точке старта и вертолёт доставит их
туда, откуда забрал… Но нет. Лесная тропинка вывела их с Петром Петровичем к
излучине реки, где на берегу стояло звероводческое хозяйство. Правильные ряды
сараюшек-«шедов», склад, кормобаза, разделочный пункт, горы ободранных,
облепленных мухами тушек, предоставленных естественному разложению…
[81]
На первый взгляд — ничего особенного. Второй и последующие взгляды начинали
выявлять много всякого интересного. Оказывается, ферма была обнесена высокой,
из колючей проволоки, оградой, оборудована КПП и от этого напоминала зону не
только для братьев наших меньших. Периметр, судя но изоляторам, находился под
высоким напряжением, и это помимо прожекторов и систем наблюдения. «Если сюда
паршивых стажёров на вертолётах доставляют, то на чём, интересно, командование
привозят? — подумала Варенцова. — Как пить дать, на „Буранах“…
[82]
»
А что, она не слишком удивилась бы, если бы поблизости
обнаружился небольшой космодром.
— Ну вот и прибыли. — Пётр Петрович слез с
велосипеда и показал малиновую книжку крепкому парню в синей спецовке. —
Девушка со мной. Пропустить без досмотра.
В этот момент он был воистину великолепен. Грозен,
несуетлив, исполнен достоинства. Ну точно лакей в богатом особняке. Или,
выражаясь более современно, зарвавшийся гардеробщик. Варенцовой не на шутку
захотелось дать ему в морду.
Вынужденно отложив это на потом, она покатила свой велосипед
через хоздвор, по бетону, мимо навеса со шкурками. Пётр Петрович направлялся к
кормобазе — мощному приземистому зданию красно-кровавого кирпича. Внутри жарко
гудело пламя в огромной, во всю стену, печи; шумели, закипая, вмазанные,
страшные, вечность не чищенные котлы. Без всякого сомнения, именно в таких в
аду варятся грешники. Здесь, по счастью, никто не собирался варить согрешивших
(по крайней мере — конкретно сейчас. В целом — как знать, как знать…), зато
присутствовал натуральный живой чёрт. В кедах, бандане и розовых спортивных
трусах. Он подкладывал дрова, весело щурился на огонь и азартно орудовал
исполинской, метра два, кочергой, явно украденной на металлургическом
комбинате.
— Спасибо, майор, вы свободны, — отпустил его Пётр
Петрович, верней, выставил, потому что возня с кипятком и огнём явно нравилась
«чёрту». — Ну вот, — запирая на болт входную дверь, с облегчением
оглянулся на Варенцову куратор. — Теперь мы можем и поговорить. О главном.
Но не забудем: оперативная работа ошибок не прощает, конспирация складывается
из мелочей, а излишней осторожности, как известно, не бывает…
Оксана с секундным опозданием поняла, что он не
прикалывался, как она было подумала, а был совершенно серьёзен.
Мелочи, из которых должна была складываться их с Петром
Петровичем конспирация, оказались резиновыми сапогами, брезентовыми рукавицами
и резиновым же фартуком до земли.
— Ваша спецодежда, стажёр… Вперёд!
Сам он с профессиональной быстротой облачился в зелёный ОЗК,
[83]
превратившись из гардеробщика в крокодила Гену из мультика.
Что до Оксаны, она себя почувствовала скорее прозектором в
морге. Только с той разницей, что в морге вообще-то холодно, а здесь…
Между тем Пётр Петрович вытащил калькулятор и исписанный
блокнот. Сверяясь с записями, они с Оксаной начали сыпать в воду кукурузную
муку, промороженную рыбу, очистки овощей, витаминные добавки и ещё что-то из
безымянных ведёрок — наверняка жутко разрушительное для организма, зато
позволяющее в краткий срок до забоя отрастить богатый и дорогостоящий мех.
— Ладно, теперь пусть доходит. — Пётр Петрович
последний раз заглянул в блокнот, помешал варево лопатой, затянулся, швырнул
окурок в котёл и направился к кладовке для припасов. — А мы пока…
Как, похоже, всё на этой «ферме», кладовочка была ещё та.
Клацнул могучий замок, щёлкнул, как выстрелил, рубильник, брякнули металлом по
металлу ключи… Дверь начала открываться с тяжеловесным скрипом, достойным
швейцарского деньгохранилища (впрочем, там-то многотонные двери наверняка
открывались бесшумно). Оксану разбирало понятное любопытство, но, понимая, что
внутренность «сейфа» никуда от неё не ускользнёт, она улучила момент заглянуть
в кураторский блокнотик. И заинтересовали её не рецепты «вкусной и здоровой
пищи» для пленных зверьков, а почерк.
Где она видела эти выпуклые дуги, говорящие о стремлении к
материальному? Эти хоть и жирные, но прерывистые линии, говорящие… Постой,
постой… Ну конечно. Гостиница, полулюкс, ванная… добытый Тихоном дневник.
«Так, так, так… Выходит, оперуполномоченный Сизов не сгинул,
не утоп, не рванул в антимир, а но-простому сменил окрас? Исчез, растворился,
втёр кому-то очки, махнул на прощание хвостиком. Дескать, поминайте как звали,
а впрочем, звали-то его наверняка не Сизовым. Хорошо, но зачем тогда нужен
дневник, улика, схороненная в удобствах? Да так схороненная, чтобы рано или
поздно непременно нашли? Деза?.. Поднимай выше, это ход конём, завлекуха,
тонкий намёк на толстые обстоятельства. Мол, дверка эта есть, и я в неё ушёл.
Ищите. Если не меня, то дверь. Вернее, приключений на свою задницу. Ну,
спасибо, родной…»
