— Добрый день, Николай Ильич, целую ручки, товарищ
подполковник, — подскочил мэтр в чине комиссара госбезопасности, отдал
полупоклон. — Куда прикажете? В общий режим, в ПКТ, в одиночку?
— В одиночку, погутарить надо, — коротко велел ему
Забелин и тут же был препровождён с Варенцовой в кабинет.
На вопрос, где «сам», мэтр ответил уклончиво, дескать, с
утра пораньше уехамши, толком не позавтракамши, по особо важным, надо думать,
делам. Когда будут, не сказали. Но будут точно…
— Ладно, мы подождём, — кивнул Забелин. —
Квасу принеси, любезный, дама пить хочет.
Квас принесли трёх видов. Брусничный, с можжевельником и ещё
с хреном. Кто говорит, что в жару лучше всего пить горячий зелёный чай, тот ни
разу не пробовал подобных нектаров. За квасом последовали грибочки «Групповой
побег», салат из свежих помидоров с мёдом «Гоп-стоп», сборная овощная закуска
«Ваши не пляшут» и сложный рыбно-заливной набор «С мухой». К моменту, когда появилась
«Похлёбка по-каторжански», Оксана всерьёз задумалась о своей физической форме.
Кросс с привычным отягощением ей тут устроить ещё ни разу не удалось, зато —
сплошные застолья.
Калякин появился, когда доедали «Амнистию» — томлёную с
грибами парную поросятину.
— Жутко извиняюсь, — оценивающе глянул он. —
К начальству вызывали, к высокому, к генералу, на ковёр. Врагу не пожелаешь.
Вернее, как раз и пожелаешь — врагу-то…
Он, конечно, признал Оксану ещё с порога, и на красной
физиономии читалось напряжение пополам с изумлением. Как он полагал — тщательно
скрываемым.
— Знакомьтесь, майор, это подполковник
Варенцова, — сказал Забелин. — Отныне будете под её крылом… Дай Бог,
чтоб не под колпаком.
— А… ну как же, как же… — изобразил радость
Колякин. — Я ещё вчера в автобусе понял, что товарищ Варенцова из наших…
Как вы, товарищ подполковник, зэка-то того! И в дых, и в печень, и в нюх… И
котик у вас замечательный… Прямо волкодав, только кошачьей породы…
Воркуя таким образом, он успел долить Оксане кваску, подложить
ещё кусок свининки Забелину и доверительно — чай, все старшие офицеры, —
приступить к рассказу о своей беде.
— Товарищ генерал-то прямо рвут и мечут, мечут и рвут.
Негра этого им непременно поймай. Не поймаешь, говорит, чёрного, так вот я
тебе, то есть мне, как есть и устрою чёрную жизнь. Закрою всё — кабак,
свиноферму, коптильню, и самого, то есть опять же меня, лет на десять… Хватит
нам, говорит, чеченцев с китайцами, негров по лесам только и не хватало…
— А что за такой негр там особенный? — со вкусом
разжевал хрящик Забелин. — В «корках»-то что сказано?
— Сейчас, минуточку, момент. — Колякин вытащил
блокнотик, перелистнул. — Зовут Мгиви, фамилии как таковой нет, родовое
имя Батунга-Бурум, сын главного вождя племени атси, республики Серебряный
Берег. Год рождения неизвестен, поскольку это родовая тайна, охраняемая духами.
В шестьдесят пятом прибыл на учёбу в институт имени Патриса Лумумбы и в том же
году получил срок по статье двести шесть — хулиганство. В мае шестьдесят
седьмого вышел по УДО, а уже в январе следующего года опять сел. За нанесение
тяжких телесных. Избил лопатой гражданина США, вероятно, на почве расовых
антагонизмов. В восьмидесятом вышел по амнистии, женился, правда неудачно, а в
восемьдесят втором снова сел, на сей раз за избиение сожителя жены…
Итак, — Колякин вздохнул, — на зоне у этого Мгиви Бурума словно мёдом
намазано. Причём зоны именно наши, смотрите, в девяносто восьмом году его было
депортировали на родину, так ведь нет, вернулся, сволочь, обворовал ларёк и
опять сел… Впрочем, на зоне он жил всегда неплохо, в почёте, в авторитете, в
довольстве, а всё благодаря виртуозной, видимо, шулерской игре в карты. Про
него говорили, будто он мысли читает…
Варенцова старательно поддевала вилкой скользкий грибок.
Грибок не давался, а вилку она терпеть не могла, во всех случаях предпочитая ей
ложку. Да кто вообще сказал, будто есть с помощью вилки, этого позднего
западного заимствования, совершенно не подходящего к блюдам русской кухни,
«культурно», а пользоваться исконной ложкой — «некультурно»?
— Сколько же лет этому Мгиви? — спросила она,
плюнув в отчаянии на «культуру» и загоняя грибок в ловушку с помощью куска
хлеба. — По идее, должно быть не менее шестидесяти, а на вид не дашь
тридцати. Прямо реклама ходячая наших зон. Как оздоровительного курорта…
— Ну, это не факт, — рассудительно заметил
Забелин. — Может, тут что-то из той же серии, как все японцы европейцу на
одно лицо. И наоборот… Родственники у этого негра за границей где-нибудь есть?
— А как же, родни хоть отбавляй. — Колякин кивнул. —
Что любопытно — очень нехилой. Папа Мгиви — помощник президента республики, дед
— министр культуры, дядя по матери — шеф госбезопасности. Кстати, есть ещё
братец-близнец по имени Мгави, так вот его дед-колдун, тот, который теперь
министр культуры, проклял, отлучил от дома, лишил родового имени и выгнал из
страны. Ещё давно, говорят. Так что пришлось бедняге искать приют у папы
Дювалье на Гаити. Вроде бы в тонтон-макутах служил. А после двухтысячного следы
вообще затерялись…
— Дед-колдун, министр культуры, — проговорила
Варенцова, прислушиваясь к вкусу снетка, восхитительно таявшего во рту. Здешние
магазины на предмет рыбы она обследовать ещё не успела, а из Питера небось
вкусненького не скоро пришлют… — Мгиви, если я поняла, у нас вроде как в
дедушку удался. Зэки в автобусе какие-то его подвиги перечисляли.
Экстрасенсорные. Глаза кому-то вроде отвёл…
Честно говоря, ей было глубоко плевать на беглого негра.
Хотелось снять чёртовы лодочки, явственно сулившие в самом скором времени
варикоз, отмочить гудящие ноги в ванне и залечь на диван. И чтоб Тихон к боку
прижался…
А ещё, вот что странно, ей очень хотелось увидеть Краева.
«Наверное, — усмехнулась она про себя, — акклиматизация никак не
пройдёт. На чужой сторонушке рад своей воронушке…»
— Отвёл или нет, но побег очень странный. —
Колякин помрачнел. — Утром, прямо через вахту. Причём охрана не видела и
не помнит. А караульный на вышке показал, будто наблюдал здоровущих чёрных
крыс, топавших правильной колонной. Пять хвостов… к вахте… И потом вот ещё что
интересно. — Колякин снял фуражку, повертел, зачем-то заглянул внутрь,
надел, старательно совместил линию носа и кокарды. — Существует агентурная
разработка, из которой следует, что Мгиви при разговоре с корешем, вором в
законе Мотей Колымой, однажды сказал примерно следующее: на мне, мол, страшное
заклятие висит, должен я отсидеть двадцать лет на самых жестоких зонах. Тогда
заклятие спадёт и мне откроется тайна всех тайн. Правда, во время разговора они
глушили брагу, которую бодяжат в огнетушителе из карамели…
— Да, похоже, выпито было изрядно, — глянул на
часы Забелин. — Вот и нам бы чайку на дорожку да и в путь. Волков ноги
кормят.
Тут Оксана прониклась к нему почти родственным чувством,
поняв, что ему до блудного сына Африки тоже было конкретно фиолетово. Своих
забот полон рот…
