Долго ли, коротко ли неслась колесница над морем и над
лесами, над озёрами и великими реками… но что это? Откуда-то спереди
послышались отзвуки грома! Давно уже Тор не слыхал таких свирепых раскатов, да
и откуда бы, если Мьйолльнир дремал в чехле у бедра?.. Прикрикнул Тор на
козлов, во весь рост встал в колеснице. И скоро увидел впереди грозовую тучу
никак не меньше своей – такую же чёрно-синюю, в сполохах трепещущих молний, с
такой же белой клубящейся наковальней, уходящей в немыслимую вышину… А в туче –
огнебородого воина на могучем, крылатом вороном жеребце, с золотой секирой в
руках!
– А ведь не в Муспелльсхейм меня занесло, и не в Страну
Великанов, – изумлённо сказал себе Тор. – Это другая Вселенная,
другой Бог Грозы, такой же, как я!
И не ошибся.
– Кто ты, едущий с севера? – прогремело
навстречу. – Кто звал тебя? С миром или с немирьем идёшь?
– Я зовусь сыном Одина и ужасом Турсов, – полыхнул
молнией Хозяин Козлов. – Я зовусь Аса-Тором и Тором-Метателем, Эку-Тором и
Хлорриди-Тором! И я прихожу званым и незваным всюду, куда захочу! Сам ты кто
таков, чтобы заступать мне дорогу?
– Те, кто мне поклоняется, зовут меня Перуном
Сварожичем, – зарокотало в ответ. – Зовут братом Солнца и старшим
братом Огня, зовут Победителем Змея! И не пройти тебе дальше, коли не пропущу!
– Ну, это мы посмотрим, – сказал Тор и послал
вперёд Таннгниостра с Таннгрисниром, занося безжалостный молот.
…Подобной потехи давненько не видывали Небеса: гроза шла в
бой на грозу! Пылали чёрные тучи, обрушиваясь наземь дождём! Оставив своих
скакунов, два Бога метали друг в друга такие страшные молнии, что всё живое
глохло от грома! Взлетал славный Мьйолльнир, ни разу ещё не ведавший
промаха, – и со звоном отскакивал от секиры Перуна, от синего стального
острия, увенчавшего ясное золото. Взлетала секира – и молот отбрасывал её
прочь…
Наконец, притомившись и чувствуя, что силы равны, оба без
сговора опустили оружие, и Тор поискал глазами козлов. И замер от удивления:
рогатые скакуны подошли к вороному коню и с любопытством обнюхивали его, подняв
лукавые мордочки. И вороной не дичился, не метил копытом, не пробовал укусить…
Тогда Боги посмотрели друг другу в глаза, и кто первым
расхохотался, они потом так и не вспомнили.
– Лепо ли нам, Одинович, быть неразумнее
тварей?.. – наконец молвил Перун. Помолчал и добавил: – А ведь я слыхал о
тебе прежде. Там, внизу, – указал он перстом на далёкую Землю, –
морями и реками в нашу Вселенную добираются Люди, кладущие тебе требы…
– И я слыхал про тебя, сын Сварога, – сообразил
Тор. – От тех, кто возвращался. И ещё от иных, что рисуют Сокола на щитах.
А что, скажи, эти переплывшие Океан и молящиеся мне – достойные Люди?
– Мужественные, – ответил Перун. – Иногда они
сражаются с моими Людьми, иногда мирятся… – он усмехнулся. – Точно
как и мы с тобою, Одинович. Люди всегда идут вслед за Богами, а порою и Боги
вслед за Людьми. Те, что кладут тебе требы, редко нарушают данное слово… во
всяком случае, не чаще моих.
– У меня брат погиб, – вдруг сказал Тор. –
Таких нет больше. Он никого не боялся, хотя и не нападал ни на кого… Говорят,
он должен вернуться…
Перун опустил голову, чёрно-серебряные кудри словно
померкли.
– А я жену да брата еле избавил. Если бы не кузнец…
Они посмотрели вниз. Туда, где в тёплых потёмках ненастья
умывали леса и луга, животворили возделанные поля тугие струи летнего ливня.
Такого ливня, какой только и может быть, когда две грозы стоят мирно бок о бок.
– Расскажи про свою Вселенную, Одинович, –
попросил Перун. – Тебе, гостю, первая честь. Как у вас там уряжено, какой
Правдой живёте?
Тор немедленно вспомнил, как его отец состязался в мудрости
с Вафтрудниром, а сам он – с Карликом Альвисом… Но нет, с этим незнакомым Богом
всё по-иному, у каждого из них своя мудрость, и глупо надеяться опровергнуть её
или превзойти. Своя истина у реки и у моря, у зелёного леса и у каменных скал…
Тор никогда не был речист и не жаловал долгих бесед: то ли
дело в бою, когда лицом к лицу – враг, в руках – верный молот и под ногами –
летящая колесница! Как поведать чужому всю мудрость Вселенной, всех девяти
миров, прильнувших к ясеню Иггдрасилю?.. Взялся он на всякий случай за пряжку
Пояса Силы и начал:
– Что было в самом начале времён, не знают ни Люди, ни
Боги. Тогда ведь ещё не родился никто, способный запомнить…
Долго говорил Тор. И всё рассказал так или почти так, как
уже было написано. Перун слушал не перебивая. Когда же Тор кончил, уморившись
сильнее, чем в самом тяжком походе, – он ещё долго молчал и наконец
молвил:
– А теперь, если любо, слушай меня.
И повёл свою повесть, как дальше будет написано. А ветерок
между тем потихоньку сносил две громадные тучи, и на щедро политую Землю
струилось с Небес живое, горячее золото Солнца.
Поединок со Змеем (славянские мифы)
У России, как у большого дерева, большая корневая система и
большая лиственная крона, соприкасающаяся с кронами других деревьев. Мы не
знаем о себе самых простых вещей. И не думаем об этих простых вещах.
Д.С. Лихачев
В самом начале
В самом начале была только Великая Мать, и новорожденный мир
лежал на её тёплых коленях, а может быть, у груди. Как звали Великую Мать?
Наверное, Жива-Живана, ибо от неё пошла всякая жизнь. Но об этом никто теперь
не расскажет. Наверняка её имя было слишком священно, чтобы произносить его
вслух. Да и какой новорожденный зовёт мать по имени? Ма, Мама – и всё…
Когда юный мир немного окреп и возмог сам за собой
присмотреть, Великая Мать удалилась. Надо думать, её призывали иные миры, тоже
ждавшие любви и заботы. По счастью, Боги и первые Люди ещё успели запомнить
Великую Мать и её божественный лик: ясное чело, уходившее в надзвёздную вышину,
очи, подобные двум ласковым солнцам, брови и волосы, схожие с добрыми летними
облаками, льющими живую воду дождя. Она была нигде и везде, её лик был зрим
отовсюду, а взор проникал в самые тайные уголки. Недаром и много веков спустя,
когда Солнце было завещано совсем другому, юному Богу, его по-прежнему называли
Всевидящим Оком. А символом Солнца сделали крест, обведенный кругом, –
ради севера, юга, запада и востока, четырёх сторон белого света, куда Око
устремляет свой взгляд.
А ещё Великая Мать посадила Великое Древо, с тем, чтобы оно
обвило корнями исподние глубины Земли, а ветвями обняло запредельную высь Неба,
связывая их воедино. И когда её воля исполнилась, в мире, похожем на большое
яйцо, обособились и проснулись две сути: мужская – в Небе и женская – в Земле.
Проснулись и удивлённо раскрыли глаза: тотчас вспыхнули тысячи звёзд и
отразились в родниках и лесных озёрах… Земля и Небо ещё не ведали своего
назначения, не знали, для чего рождены. Но потом увидали друг друга, одновременно
потянулись друг к другу – и всё поняли, и не стали спрашивать ни о чём. Земля
величаво вздымалась к Небу горами, стелила роскошную зелень лесов, открывала
стыдливые ландыши во влажных ложбинах. Небо кутало Землю тёплой мглой облаков,
проливалось тихим дождём, изумляло жгучими молниями. Ибо в те времена грозу не
называли грозой, потому что её никто не боялся. Гроза была праздником свадьбы:
золотые молнии возжигали новую жизнь, а гром звучал торжественным кличем,
призывным кличем любви.
