Весские дома и тянулись к Шехсне-реке, и боялись её,
прятались за нешироким леском. Люди побогаче ставили свои дворы, обнесённые
косыми заборами, совсем в другой стороне – там, откуда было видно впадавший в
озеро ручей, а подле ручья огромный валун и рядом с ним почитаемую берёзу. У
берёзы стояло священное капище, там обитали благодетели-Боги. Устами старейшин
эти Боги нередко требовали кур и гусей – но никто никогда не видал, чтобы они
ходили на кораблях и размахивали мечами… Подле Богов было безопаснее, чем у
Шехсны.
Там же, у ручья, обосновался и торг. Вагиры, жившие на
северном берегу, ловили в озере обильную рыбу, промышляли зверя и птицу, но что
взять с новоселов – своего им хватало не всегда. И они часто наведывались к соседям-веси,
когда что купить, когда собрать для своего князя уговорённую дань…
В тот день вагиров не ждали. Люди с удивлением посмотрели на
длинные снекки, а на три незнакомых корабля, что шли с ними рядом, – с
удивлением и тревогой! Жизнь давно уже научила белозерцев при виде таких
кораблей бить в кленовое било и хвататься за оружие, не дожидаясь, пока те
подойдут совсем близко…
Но уж верно не зря сопровождал их на снекках воевода Олег!
За что же давали ему дань мёдом, рыбой и мехами, как не за то, чтобы умел
утихомирить находников из-за моря… Весь поняла, что женщинам не придётся
прятаться в лесу, когда снекки причалили к берегу, а драконоголовые ушли в
сторону и бросили якоря поодаль – за Шехсной. Поставили кожаные шатры,
разложили огонь и занялись своими делами… Торга в тот день не было – какой
торг, когда вот-вот залютует озёрная непогода? Воевода Олег с тем к старейшинам
и пришёл: готовьте припасы, завтра, мол, урмане со своими товарами приплывут…
А за ночь хмарь рассосалась сама собой, так и не прогремев.
И озера нельзя было узнать! Откуда только взялась в нём эта поющая синева и
шальные волны, белогривыми молодыми конями бежавшие из-за горизонта!
Утром урмане сели в свою чёрную лодью и приехали торговать.
Корабль со снятым носовым драконом набежал на песок, и суровые мореходы сошли
по еловым мосткам – все безоружные.
У Халльгрима не было на продажу никаких заморских диковин.
Но серебро – всюду серебро. И скоро его люди понесли по сходням пузатые мешки с
зерном, потащили за рога жалобно блеявших овец. А за овцами, постукивая
окованными боками, покатились в проворных руках круглые сундуки-кадушки. Увидев
их впервые, Халльгрим хёвдинг только покачал головой: как назвать глупым
додумавшийся до такого народ!.. Самого первого финна, не иначе, осенило катучим
бочонком в тот лихой день, когда дотла выгорел у него новенький дом, а в доме –
пожитки целой семьи, запертые от худого человека в неподъёмный сундук.
Ещё ему очень понравился здешний хлеб. Душистый, пышный,
совсем не похожий на ячменные лепешки, к которым он привык. Жуя тёплую
горбушку, Виглафссон искоса поглядывал на мальчишек, вертевшихся вокруг, –
кто в белых берестяных лапотках, кто так, босиком… Близко они не подходили –
боязно. Но как усидеть дома, как не сбежать взглянуть на викингов, на тех
самых, которыми матери пугали их в потёмках!
Потом его осторожно тронули за плечо.
Халльгрим повернул голову, да так и застыл с куском в руке.
Стоял перед ним самый странный человек из всех, каких ему
доводилось когда-либо видеть… Он не припоминал такого даже по Бирке, а уж
туда-то съезжался весь населённый мир! Наверняка это был пришелец из очень
далёкой страны, где неслыханное в здешних местах считали обычным. Светлое
одеяние, подпоясанное чем-то вроде длинного полотенца, спадало незнакомцу до
пят. Голову венчало такое же полотенце, закрученное надо лбом. Со смуглого лица
смотрели на викинга совсем чёрные глаза. На губах, обрамлённых седеющей
бородой, покоилась вежливая улыбка… А за плечом приезжего чуда стоял Ольгейр
ярл.
– Это мой гость издалека, – поздоровавшись, сказал
ярл Виглафссону. – Он путешествует по дорогам земли, собирая крупицы
человеческой мудрости, и пишет книгу о разных народах. Он хотел бы поговорить с
тобой. Его зовут Абу Джафар Ахмед ибн Ибрагим…
Чужеземец с достоинством поклонился.
– Длинное имя, – стряхнув с себя удивление,
проворчал халейг. – Пускай он не обижается, если я не сумею выговорить
правильно.
Почему-то он сразу решил, что беседовать придётся через ярла
или другого знающего человека. Но путешественник ответил ему сам:
– Если хочешь, ты можешь звать меня просто: Абу Джафар.
Мягкий голос звучал учтиво и доброжелательно… Собиратель
мудрости совсем неплохо управлялся с северной речью, вот только слова
произносил как-то смешно. Ольгейр ярл пояснил:
– Это значит отец Джафара, так у них принято.
Правду сказать, сын Ворона смотрел на странника без особого
воодушевления. Как понять человека, пустившегося в походы по чужим краям, когда
он мог бы сидеть дома и не знать забот и хлопот? Потом он глянул на руки Абу
Джафара и увидел, что они были тонкими, как у женщины. В длинных пальцах не
чувствовалось силы. Книгу он пишет… Тоже занятие для мужа!
Зато путешественник смотрел на Виглафссона и видел перед
собой всего лишь огромного дикаря с недоеденным хлебом в руке. Быть может, и
впрямь по-своему благородного и достойного, раз уж сам наместник правителя
русов рекомендовал его для беседы… но навряд ли способного к наукам и наверняка
с ними незнакомого. Он тоже прибыл сюда из далёкой страны, но что он сумеет о
ней рассказать, кроме того, какая там водится дичь и по какой цене продаются
рабыни?..
Он, конечно, не мог знать, что в этот же вечер трижды подряд
проиграет Халльгриму в шахматы.
Между тем торг на берегу разворачивался вовсю. Олав
Можжевельник послал сына на лодке сообщить в лагерь, что всё шло хорошо, –
и вскоре красный корабль привёз женщин. Смышлёная весь тотчас понесла на торг
новые товары: подвески-уточки, подвески-коньки, гремучие бляшки, красивые
лепные горшки с железными оковками и дужками – подвешивать над огнём; мочёную
морошку, меха, мёд, пиво, вкусные рыбные пирожки…
Воевода Олег кивнул Абу Джафару и ушёл присмотреть, по чести
ли торговали. Халльгрим убрал в рот остатки краюшки и сказал:
– Я не знаю, что тебе всего интереснее, чужестранец.
Если хочешь, я покажу тебе свой корабль!
Взойти на драккар к заезжему викингу отважился бы не всякий.
Но Абу Джафар пошёл за ним бесстрашно.
– Его выстроил дед моего отца, – рассказывал
халейг. – Он начертал руны на его носу и бортах, и в тех рунах великая
сила! Ему больше ста зим, – видишь, как вытерлись гребные люки? Много раз
проходил он Лебединой Дорогой, но море ещё не торжествовало победы…
И к путешественнику пришло невольное удивление: этот
северный дикарь говорил о дубовом корабле словно о живом и преданном существе.
Так соплеменник самого Абу Джафара мог бы говорить о любимом коне, тонконогом
умном красавце. И он сам не заметил, как спросил:
