Перепрыгнул в свой драккар и во всё горло заорал на гребцов.
Пёстрый корабль сорвался с места и легко скользнул вперёд. Он прошёл как раз
там, где ещё недавно торчал из воды драконий нос и покосившаяся мачта кнарра.
Кнарра больше не было: пока длилось сражение, озёрный Бог
утащил его в глубину. Эрлинг теперь только это и заметил.
– Добрый был у меня кнарр… А был бы похуже, я бы не
разговаривал с тобой тут, брат.
– Возьмёшь этот, – отвечал ему Халльгрим. – И
с ним всё, что здесь найдётся. Он, должно быть, немногим хуже наших, раз уж
заплыл в этакую даль!
Хельги Виглафссон сдержал своё слово. Бледное солнце
едва-едва проглянуло в тумане, когда его драккар возвратился, ведя обе лодки за
собой.
Перегнувшись через борт, Эрлинг вынул из лодки жену… да так больше
её и не отпускал. Плача и смеясь, она рассказала ему, как рыжая Вигдис подошла
к ним на корабле. Поиздевалась и велела сказать, где находились остальные. И
как пригрозила всех утопить – кроме Ас-стейнн-ки. За то, что та когда-то
кормила её в плену. И как в конце концов приказала развернуть свой корабль,
бросив со смехом, что умеет отличить нос лодки от кормы, и они поняли, что
Эрлингу не миновать новой беды, и тут совсем рядом появились из тумана драккары
братьев…
Эрлинг спросил её:
– А что же Грис? Этот-то как сразу же не проболтался?
И сам заметил, что Гриса не было между теми, кто забирался
из лодок на корабль.
– Мы его подарили здешнему Богу, – ответил ему
один из мужчин. – Нам показалось, что так будет лучше всего!
17
Несколько дней ушло на то, чтобы привести в порядок красный
корабль и сделать его пригодным к дальнейшему плаванию. На драккаре не было
обширного трюма. Пришлось сколачивать покойчики на носу и на корме.
Сигурд радовался, наконец-то оказавшись кормщиком настоящего
боевого драккара. Эрлингу, напротив, новый корабль совсем не пришёлся по душе.
– Зачем он мне? – сказал он Сигурду. – Я же
не викинг. А чем переделывать его посреди дороги, оставили бы мне лучше мой
кнарр.
– Не горюй, Эрлинг хёвдинг, – ответил ему
Олавссон. – Может, здешние Боги окажут нам больше милости, чем до сих пор.
Неплохая жертва им досталась. Разве только то, что между храбрецами оказался
один Грис!
Вот так и был в последний раз помянут неудачливый Поросёнок.
С гибелью кнарра многие лишились всех своих пожитков. На корабле
Вигдис взяли кое-какую добычу, но на всех не хватило. Многие стали
поговаривать, что следовало бы запастись одеждой и едой. Воины помоложе
предлагали отыскать на берегу селение – и поживиться.
Опытные мужи напоминали им о ладожском конунге: великим воином
был этот правитель и не давал спуску обидчикам, а здесь как раз и лежала его
земля. И даже великий Рагнар Лодброк не сумел в своё время с ним совладать.
Сошлись на том, чтобы посетить какой-нибудь торговый город –
с белым щитом. И там продать часть захваченного в пути.
– В Ладогу бы, – размечтался Улеб. – Туда не
то что на лодье… Пешком отсюда дотопать и поршней не стоптать…
Звениславку жуть взяла при этих словах. Если Виглафссон
велит поворачивать в Ладогу, она спрячется на корабле и носа не высунет наружу.
Ладога вся для неё состояла из лужайки у берега Мутной реки. Торга рабского! И
купца-сакса, глаз его, когда он её разглядывал, отвязывая кошель…
– В Альдейгьюборг не пойдём, – распорядился
Халльгрим. – Нечего к нему соваться, к этому вендскому конунгу. Хотя бы и
с миром. Хватит мне сражений!
Звениславка знала, что Улеб жил в Ладоге бобылём: проданный
на чужбину, не лил слёз ни о детях, ни о жене. Всё же думала – повесит голову.
Ан нет. Ещё и хитро ей подмигнул.
– И то верно, что нечего соваться! – сказал не без
гордости. – Рюрик наш зверь, да дело помнит. На то и звали их, вагиров
варяжских, чтобы урмане твои Ладоги бежали!
Вот так и настал день, когда страшное море Нево скрылось
позади… Да страхи остались. Корабли входили в устье стремительной Свири. На
узкой реке, стиснутой лесистыми берегами, сражаться с врагами было бы туго. И
люди не жалели сил, стараясь миновать её побыстрее. Но временами течение
одолевало-таки молодых гребцов. Тогда все выходили на берег, оставляя на
кораблях только кормщиков и ещё по нескольку человек с длинными шестами в
руках. Дружно впрягались в крепкую сбрую и тащили тяжёлые корабли. А иные
шагали рядом, держа оружие наготове. В лесах жили корелы, которых Улеб называл
ливвиками и людиками. От них, как и от ижор, добра ждать было трудно…
Но с ними корабельщики не встретились. Однажды утром впереди
открылся онежский берег, и даже Хельги порадовался ему. Там, на берегу, он
вступил в побратимство с Торгейром Левшой.
На косе, выдававшейся в озеро, подрезали полосу земли с
травой и подперли её копьём… И Олав начертал на копье руны, а Скегги ему
помогал. Названые братья прошли под этим дёрном, и каждый рассёк себе руку:
пусть кровь смешается с землёй и сохранится в ней навсегда. Потом оба опустились
на колени и сплели пальцы под свисавшими корнями травы…
Торгейр сказал:
– Пусть Отец Павших и Фрейр хлебопашец помогут мне быть
достойным братом тебе, Виглафссон.
Хельги отозвался:
– Пусть Аса-Тор даст мне силу для мести, если я
когда-нибудь тебя потеряю. Ведь может быть и так, что наша кровь не последний
раз смешивается в этой земле!
Дернину опустили на место, вытащив из-под неё копьё: пусть
запомнит…
Скегги смотрел, как совершался древний обряд, и по временам
забывал даже дышать. У него не было ни брата, ни отца. Не было даже сестры! А
кому захочется вступить с ним в побратимство? Вот только то, что Видга с
некоторых пор никому не позволял его бить.
Вспомнив о Видге, малыш поискал его глазами. Но Видги нигде
не было. Сын хёвдинга на косу не пришёл.
…И вот над пространствами населённого мира вновь наклоняется
ночь, и Видгис лежит в белом меху, под светлым небом, и считает редкие бледные
звёзды, медленно вращающиеся над палубой драккара. Она слышит, как на другом
конце корабля, тоже без сна, ворочается с боку на бок Видга Халльгримссон.
Пальцы у него отцовские… До сих пор ей больно говорить и дышать, и на горле не
проходят синяки.
А Халльгрим спит совсем рядом, так близко, что она чувствует
тепло его тела. Он ни разу не попытался обнять её, ни разу не поцеловал.
Намаявшись за день, он глубоко дышит. И улыбается во сне. Хотела бы она знать,
что ему снится. Его рука касается шеи Вигдис: только пошевелись, и он сразу
откроет глаза. И она не двигается. Она уже пробовала незаметно вывернуться
из-под этой руки. Пускай он спит.
Настанет утро, и всё повторится как всегда. Халльгрим
проснётся раньше всех, и хриплый голос далеко разлетится над морем, сгоняя
дрёму с людей на трёх кораблях.
