– Ты-то, может, и подаришь ему жизнь, Халльгрим
хёвдинг, но от нас с братом он навряд ли уйдёт просто так!
Хёвдинг засмеялся:
– Отпустить его я отпущу, но разрешаю вам с Сигурдом
прежде его выпороть… Только чтобы ушёл на своих ногах!
Братья одновременно шагнули к пленнику, нетерпеливо
расстёгивая кожаные пояса. Тут уж переводить не понадобилось! Ижор отскочил
прочь, затравленно метнул глазами по сторонам… и вдруг, вложив в рот два
пальца, оглушительно свистнул!
Невольно все вздрогнули, хватаясь за оружие. Казалось,
тёмная стена леса должна была вот-вот расступиться перед завывающей,
размахивающей копьями толпой! Но вместо этого невдалеке прошуршали кусты и в
круге света появился взнузданный и оседланный… лось.
Это был огромный бык с могучей шеей и лоснящейся шерстью.
Всё произошло в мгновение ока: воины шарахнулись в стороны, спасаясь из-под
острых копыт, лось в два скачка покрыл расстояние, отделявшее его от хозяина…
ижор кошачьим прыжком взлетел в седло, торжествующе заорал что-то на своём
языке – и сгинул!
Всё-таки верно говорят, что колдовской это народ. Люди молча
смотрели друг на друга, не зная, что и сказать. Ни у кого и мысли не
шевельнулось о погоне…
Потом послышался смех.
Хельги, которого лось зацепил плечом и сшиб, лежал на земле
– и стонал от смеха, подперев голову руками.
– Ну, финн, – еле выговорил он наконец. –
Нет, Бьёрн, не дал бы я тебе пороть такого удальца, хоть ты и мой кормщик и
Гуннар – твой брат!
12
Под утро лёд на реке начал исчезать, и халейги стали
спускать корабли.
– Однорукий-то всё по отцу плачет, – сказал Улеб
Звениславке, неся её нехитрые пожитки на кнарр. – Жаль мне его, он малый
незлой… Пропал, что ли, старик?
Звениславка ответила:
– Он, как Виглавичи, из дому ушёл. Уплыл неведомо куда.
– Ну, здесь-то старика не было, – усмехнулся
Улеб. – Тех, ижор сказывал, девка в бой водила. Рыжая такая, а уж дралась…
– Батюшки! – ахнула Звениславка. – Да что же
ты молчал!
Она за руку притащила его на чёрный корабль. Халльгрим
выслушал обоих. Потом сказал:
– Так…
И ничего не добавил.
Кормщики не решались вступить в спор с рекой в темноте.
Ждали рассвета…
Корабли лежали у берега, и люди держали в руках вёсла,
выпущенные за борт. А на берегу стояли вооружённые сторожа. Готовились
отбиваться – но пока всё было тихо.
– Когда отплывём, пойдёшь первым, – сказал
Халльгрим брату. – За тобой Эрлинг, последним я.
Хельги спросил:
– А если нападут?
– Если нападут, – проворчал Халльгрим
хёвдинг, – уж я позабочусь, чтобы они не скоро забыли этот денек.
Олав часто подходил к воде и пристально смотрел в серую
дымку, выискивая вдали ему одному ведомые приметы. Потом собрал возле себя
сыновей и долго объяснял им что-то, указывая рукой. Сыновья слушали, изредка
кивая. Олав чертил на песке ножнами своего меча… Нахохленные сосны угрюмо
поглядывали на них с высоты. Звериные головы на носах кораблей скалились в
ответ.
Наконец Олав подошёл к вождю:
– Пора трогаться, хёвдинг.
Могучее течение неудержимо влекло в море огромные массы воды…
Викинги никогда ещё не видали подобной реки, даже самые бывалые, кто видел и
Валланд, и Страну саксов. Там, где Нюйя-Нева делилась на рукава – а каждый
рукав в отдельности был целой рекой, – главное русло достигало чудовищной
ширины. А течение было так сильно, что корабли почти останавливались. Эта река
не породила водопадов, тех, что дробят скалы, бросаясь с отчаянной высоты.
Здесь обитала суровая и спокойная мощь, которой нет нужды заявлять о себе
брызгами и рёвом… Нюйя точно держала все три корабля на необъятной ладони с
растопыренными пальцами проток. И раздумывала: пропустить их дальше – или
повернуть вспять и шутя вынести в море…
Возле берегов течение было потише, но там, на берегах,
враждебно стоял лес. Сосны были – поставь торчком длинный драккар, а на него
ещё кнарр, и только тогда, если повезёт, дотянешься до вершины. И какие глаза
смотрели из этого леса на реку и шедшие по ней корабли, знал только сам лес.
И не зря советуют мудрые люди – входя в чужой дом, всегда
сперва примерься, как станешь выбираться назад. Корабли двигались серединой
потока, хотя там течение было сильнее всего. Гребцы не жалели сил, но, пока
мокрые вёсла чертили в воздухе полукруг, река, как в насмешку, сносила лодьи
назад. И становилось понятно, почему купцы так боялись Невского Устья и
непременно старались задобрить жившего здесь Бога. Когда серебром, когда живым
гусем. А если делалось совсем туго – бросали в волны рабыню…
Только ветер мог выручить, и ветер пришёл. Олав кормщик не
сунулся бы в Неву, если бы не ждал его с рассветом.
– Поставить парус! – раздалось на чёрном корабле,
и с двух других немедленно откликнулись сыновья. И будто дружеское плечо
подперло корабли!
Ветер гладил реку против шерсти, и она шипела, плюясь
клочьями пены. Но до настоящей ярости было ещё далеко… До такой, что по
временам заставляла её в бешенстве бросаться на берега. Пусть их, пусть идут
себе, эти упрямые корабли под чужими полосатыми парусами. Идут в великое море
Нево. Уж оно поговорит с ними как следует.
Олав Можжевельник слышал думы реки так же ясно, как старый
охотник слышит сопение медведя, ворочающегося в берлоге. И тихонько поглаживал
правило чёрного корабля: старый товарищ, ты-то не подведёшь.
Постепенно сужаясь, русло реки всё круче уходило вправо, на
юг. Берега стискивали поток, течение усиливалось. Ветер перестал дуть в корму
кораблям, и пришлось растягивать паруса вдоль – от звериного носа до загнутого
хвоста, поднимавшегося сзади.
Берега между тем понемногу делались приветливее: устье, а с
ним протоки, способные приютить несметное множество лодок, осталось позади.
Теперь попробуй-ка напади исподтишка!
Время шло… Река ещё несколько раз меняла направление бега.
Воины на чёрном корабле смотрели по сторонам, опускали руки за борт, пробовали
сладкую невскую воду. Со смехом спрашивали Олава, куда же подевались грозные
ингры… Олав отмалчивался, поглядывал на два корабля, шедшие впереди. Два его
сына уверенно вели тяжёлые лодьи, находя на берегу меты, о которых рассказывал
отец.
Утро превратилось в день, а день – в вечер. И стала река
похожа на гнутый меч, медленно меркнувший в тёмных ножнах берегов.
Когда один из воинов, зевая, принялся стаскивать с себя
надоевшую броню, Халльгрим выругал его и велел надеть её снова.
Расписной драккар Хельги Виглафссона ещё не поравнялся с
узким устьем речушки, прорезавшим высокий левый берег Невы, когда из прибрежных
кустов вдруг послышался крик петуха! Очень уж не вязался он с холодной
предвечерней рекой. Люди встрепенулись, руки потянулись к оружию… И вовремя.
