Вёсла пёстрого корабля раскалывали поверхность воды. Корабль
шёл обратно к островку – там ждал Халльгрим, и незачем было его сердить.
Торгейр, закутанный в меховой плащ, сидел лицом к корме и смотрел на пленное
судно, тащившееся позади. Там работали усердные, но неумелые гребцы: на вёслах
сидели монахи. Их руки не были чужды труду, но тяжёлые вёсла стёсывали кожу с
ладоней. Торгейр сказал:
– Ты знаешь, я ждал чего-нибудь подобного. Но только я
никак не думал, что это окажешься именно ты. Я боялся, как бы они не напоролись
на вендов… Так, значит, Рунольвов корабль теперь у тебя?
– Мы сразились с Рунольвом, – сказал
Хельги. – И вот этой секире посчастливилось отправить его пировать в
Вальхалле… А твой отец, Гудмунд херсир, приезжал к нам нынче весной. Он
говорил, что его род оборвался.
Торгейр подпёр голову рукой и задумался.
– Может, это и к лучшему, что он считал меня
погибшим, – сказал он погодя. – Незачем ему было знать всё это время,
что его сын таскает камни и месит навоз…
Потом спросил:
– А что ты сделаешь с монахами?
Хельги пожал плечами:
– То, что и обещал их вождю. Продам на первом же торгу,
потому что мы как раз собираемся в Бирку. Ты хотел бы расправиться с ними иначе?
Сын херсира покачал головой:
– Если ты повезешь их в Бирку, не так хорошо тебе будет
там торговать, как ты думаешь.
– Почему?
– Потому что они и направлялись туда. Их там ждёт
святой отец.
– Кто?
– Жрец Белого Бога по имени Ансгар. И Бьёрн конунг
свеев, как я слышал, ему покровительствует. Поэтому незачем тебе продавать в
Бирке ни монахов, ни те вещи, которые тебе достались.
Хельги улыбнулся:
– Полдня ты со мной, а уже во второй раз даёшь хороший
совет. Если ты захочешь отправиться со мной и дальше, навряд ли я пожалею о
том, что нынче надумал тебя пригласить!
Торгейр щербато усмехнулся, плотнее заворачиваясь в мягкий
тёплый мех.
– Мне да не пожелать следовать за тобой… А скажи,
сильно ли постарел мой отец?
Хельги вдруг подумал, что ведь Торгейр не всё ещё знал о
том, что творилось нынче в Норэгр.
– Нескоро ты теперь увидишь своего отца, –
проговорил он глухо. – Потому что мы не живём больше у себя в Сэхейме, как
и твой отец не живёт теперь на своих островах. Мы с братьями идём Восточным
Путём – в Гардарики, и всё это из-за Харальда конунга и Рунольва Раудссона,
который с ним дружил. А куда правит твой отец, этого я не знаю.
Торгейр задумался… Опустил голову и долго молчал. А потом
Хельги услышал:
– Тогда послушай, что я скажу тебе, Виглафссон… Ты,
может быть, помнишь, что мы с отцом плоховато ладили последнее время. Моему
отцу мало нравилось, что Харальд конунг начал присваивать себе чужие земли…
Хельги перебил:
– А кому это понравится?
– А я, – продолжал Торгейр, – я ездил служить
конунгу, так как считал, что неплох тот вождь, который умеет подчинить своей
воле всех остальных. И Харальд многое мне доверял. И ты можешь выкинуть меня за
борт, Хельги Виглафссон, никто тебя за это не осудит.
Воины продолжали грести, поглядывая на Хельги. Сын Ворона
всегда был скор и крут на расправу, Торгейру оставались мгновения жизни, никто
в этом не сомневался.
Однако Хельги даже не двинулся с места. А потом вдруг ещё и
засмеялся, – другое дело, что этот смех мало кому показался весёлым.
– У тебя не голова Мимира на плечах, чтобы продолжать
давать советы отдельно от тела. Я знаю, что я сделаю. То есть чего мне не
следует делать. Я не стану спорить с тобой о Харальде конунге…
Миновала середина дня, и уже под вечер, когда островок вот-вот
должен был показаться, им повезло ещё раз. Дождь прекратился, и мгла покинула
море, поднявшись кверху вместе с облаками. Поэтому зоркие глаза Бьёрна
Олавссона ещё издали разглядели два кнарра, шедшие навстречу. Оба глубоко
сидели в воде, стало быть, были нагружены.
Они и не подумали бросаться в сторону при виде драккара.
Людей на них было больше, чем у Хельги, и они надеялись оборониться. Когда
корабли поравнялись, старший из корабельщиков, широкоплечий и плотный, с
длинными усами, окликнул:
– Эй, викинг! Чего хочешь, боя или мира?
У него тоже бежало по жилам отнюдь не молоко.
– Мира, – ответил Хельги, улыбаясь во весь
рот. – Мне твоего добра не надобно, своё есть на продажу! А везти его в
Бирку хлопотно!
Усатый велел своим людям табанить.
– Что же ты продаешь?
Хельги указал на монашеское судно.
– Вот… Корабль и гребцы на нём. Это должно пригодиться
путешественнику вроде тебя!
Его воины, оставленные сторожить пленников, подняли их со
скамей и поставили вдоль борта. Монахи стояли понуро в своих бесформенных
одеждах, с распухшими от непосильной работы руками, осунувшиеся, жалкие.
– А каков в море этот корабль? – спросил
купец. – Рабы-то мне пригодятся, но я живу далеко, и судно должно
выдержать дорогу.
Хельги ответил:
– Я немногое могу о нём рассказать, кроме того, что он
крепок. Я сам только утром его впервые увидел.
Торгейр неожиданно вмешался:
– Он остойчив на волне и берёт хороший груз, даже
коров… Он хорошо слушается руля, хотя и не может идти так круто к ветру, как
твой кнарр.
– Ты-то откуда это знаешь? – удивился усатый.
Торгейр пошевелил изувеченной рукой, потом с усилием поднял
её и отвёл волосы со лба.
– Я был рабом у хозяина этого корабля. Люди зовут меня
Гудмундом Счастливым, херсиром из Халогаланда. Расскажи ему обо мне, если тебе
повезёт и ты его встретишь.
– Расскажу! – пообещал путешественник и добавил: –
Быть может, хоть это защитит меня и моих людей, если твой отец налетит на нас в
море! Я куплю корабль.
– И рабов?
– И рабов.
– Вот только надо мне тебя предупредить, – сказал Виглафссон. –
Их всех называют монахами, и сдаётся мне, что они больше любят болтать о своём
Боге, чем растаскивать камни с полей!
Корабельщик засмеялся.
– Мой дом в Исландии, а это такая страна, где лентяи
быстро делаются трудолюбивыми… Я покажу им пустынное хейди и пообещаю прогнать
их туда, если они будут не так расторопны, как я захочу!
7
Было так.
Жил в Свеарике Гюльви конунг, повелитель страны. Ратных дел
этого конунга никто не запомнил, нечего было и запоминать. Но люди
рассказывают, будто любил он песни и любил слушать прекрасные женские голоса.
