А там – Кременец…
Звениславка осунулась, перестала спать по ночам. Гнала прочь
худое предчувствие, да ведь дума – не птица, рукой на неё не махнёшь, не
испугается, не улетит. Может, давно уже чёрной сгоревшей руиной стоял на
высоком берегу Господин Кременец. Кто порушил, с кого спросить? Да и кто
спросит?.. А вместо говора и смеха людского вылетали в чёрные провалы дверей
ушастые совы, выбегали серые мыши. Да тяжко кружилось, высматривая поживу, зловещее
вороньё…
А храброе кременецкое войско да бесстрашная княжья дружина
лежали где-нибудь в чистом поле, под лучами волчьего солнышка, и жадный зверь
растаскивал непогребённые кости, да палючий вихрь горькой пылью заносил-заметал
кровавый след полонённых… А сам-то князь? И скалился безгласно белый череп
из-под просечённого шлема, смотрел невидяще пустыми ямами глаз. И цветы
прорастали сквозь клочья рубахи, что вышивали любимому эти вот пальцы… Она
знала своего князя: живого не возьмут.
Но не верило упрямое сердце такому! И уже не море –
распахивались взору светлые плёсы Медведицы, самой матери Роси. Песчаные кручи
поднимались вместо окутанных сизой дымкой скал. Там жили в норках стрижи. Любо
было нырять оттуда в прозрачную, чистую, холодную, ласковую воду… И нырял
следом парень с глазами светлыми, как та река. И летел сильной птицей, раскрыв
руки, смеясь и следя – не ухватил бы Звениславушку бородатый дед водяной.
Ходила, покачивалась под ногами сырая палуба корабля.
Одно утешение, если рядом устраивался Скегги. Малышня над
ним насмехалась: отроку в его возрасте место на боевом корабле. Но туда Скегги
не взяли. Он рассказывал Звениславке:
– Скоро наша Норэгр останется к северу… И будет
огромный залив, который называется Вик. Там есть земля Вестфольд, лежащая на
западном берегу. Там жил Хальвдан Чёрный сын Гудрёда, и говорят, что этот род
называется Инглинги и идет от Одина и богов. При Хальвдане конунге не бывало
недорода. И когда он утонул, во многих краях пожелали похоронить его у себя,
чтобы приманить удачу. Люди никак не могли договориться между собой и наконец
решили разделить тело на части. И всем казалось, что теперь следует надеяться
на урожай.
…А дальше лежали земли, издревле овеянные славой нисколько
не меньшей. Свеарике, где в древности правили Асы. И Данмёрк со знаменитым
островом Селунд, откуда выходили на добычу длинные корабли под стягом Рагнара
Кожаные Штаны. И великая Страна вендов, рождавшая таких викингов, что даже
Рунольв никогда не совался туда грабить. Венды молились четырёхликому Святовиту
и никому ещё не спускали обид. И, верно, не зря даны и юты ходили проливами
больше на запад, чем на восток!
Свейский берег покрывали леса. На датском простирались
песчаные холмы и не было видно ни фиордов, ни гор. Наверное, даны тоже считали
своё побережье лучшим на свете. Но халейги сочли его унылым.
Тихая ночь позволяла не искать убежища у земли… Но всё-таки
решено было сделать остановку. Люди знали: эти места – последние на их пути,
где знакомый ветер ещё сможет коснуться лица. И родная земля будет лежать
где-то у горизонта. Совсем рядом. Протяни руку – достанешь. Скрытая от глаз
лишь полуночным сумраком светлой ночи да лёгкими гребешками волн, шелестящих на
песчаной мели…
Дома, в Торсфиорде, эта ночь была бы светлей, много светлей.
Сколько уже времени качала мореходов Лебединая Дорога, убегающая под киль
корабля? Более месяца. И весь этот месяц шла рядом с кораблями земля Норэгр –
Северный Путь. Теперь остановилась, отстала. Начинался великий Восточный Путь –
Аустрвегр.
Теперь – только чужбина. И впереди, и по бортам, и за
кормой. Что там ждёт? И кто там ждёт? Кроме врагов?
Не выдержал даже Халльгрим. Он сказал:
– Не в первый раз иду я этими местами. И всегда мне
было весело. Нынче не так…
Один Видга слышал эти слова. А Видга был не болтлив.
Для ночлега выбрали круглый островок, сплошь загромождённый
дюнами. Солёный песок не мог дать пищи деревьям. Лишь жёсткая голубоватая трава
пронизывала его жилистыми корнями, и длинные листья в кровь резали схватившую
руку… Цепкая жизнь.
На этом острове решено было провести ночь и ещё день. А
потом двинуться в торговый город Бирку, что стоял в свейской земле, там, где
встречалось с морем полноводное озеро Лёг. Следовало пополнить припасы.
Но не только скорбным было расставание с Норэгр! Правду говорят
люди: негоже уходить, не отомстив причинившему обиду. И если не судьба сделать
это мечом – отомсти словом. Слово, произнесённое умело и ко времени, может
стать выкупом за осуждённую голову, лекарством от смертельной болезни… Или
смертельным ударом! И всё это смотря по тому, как его сказать.
Поздно вечером люди со всех трёх кораблей собрались на
берегу. Халльгрим принёс свой щит, сняв его с борта чёрной лодьи. Старый Олав
уселся с ним на песок. В руках кормщика был остро отточенный нож: таким ножом
удобно врезать в дерево руны, стремительные и беспощадные, как полёт смертной
стрелы…
Халльгрим увидел, как Видга наклонился к Скегги, и тот
прошептал что-то ему на ухо; сжатый кулак малыша отбивал в воздухе ритм. Видга
кивнул и выпрямился, и Скегги спрятался за его спину. Видга произнёс вслух:
Сыновей родишь ты,
нечёсаный конунг,
что украсят распрей
твою, конунг, старость…
Это было хулительное стихотворение-нид. И сложенное неплохо!
Надо думать, Харальд Косматый не заболеет от него и не умрёт, ведь для этого, как
утверждают бывалые люди, следует говорить нид прямо в глаза. Но там уж будь что
будет – главное, стихи сложены и произнесены прилюдно и Олав начертал их на
щите.
В кругу воинов послышался смех, кто-то радовался удачному
слову, кто-то пробовал строку за строкой, подбирая иносказание-кеннинг. Это
была угрюмая радость!
Олав знай чертил проворным ножом по окованной доске щита. С
другого конца толпы подала голос красавица Гуннхильд, зелёные глаза её горели:
Возьмёшь в жёны жабу,
нечёсаный конунг,
финка-ворожея
твой разум отнимет!..
Когда на поверхности щита не осталось гладкого места, Олав
поднялся и понёс его к воде. Народ повалил следом, сыновья Ворона впереди
других. Олав зашёл в воду, насколько позволили его сапоги. Пересчитал руны и
нашёл, что их число было удачно. Потом повернулся лицом в сторону оставшегося
за горизонтом Вестфольда и громко проговорил:
– Нет у нас здесь лошадиного черепа, чтобы насадить его
на шест из священного орешника и повернуть, конунг, в сторону твоего дома!
Пошлём-ка мы тебе лучше луну морского коня… Ибо думается нам, что и она даст
рунам немалую силу! И пусть, Харальд Косматый, это приветствие не даёт тебе
покоя и отдыха ни ночью, ни днем, ни зимой, ни летом! До твоего смертного часа
– до огня и костра!
Они долго потом вспоминали, как брошенный в воду щит немного
покружился на месте, а потом, подхваченный неведомым течением, вдруг довольно
быстро поплыл на северо-запад… Мореходы следили за ним, пока он не скрылся из
виду. По всем приметам следовало ждать, что щит доплывёт.
