– А ничего не будет, – сказал Халльгрим
угрюмо. – Женщинам не мстят. И она делала то, что должна была сделать.
Вигдис стояла молча и глядела куда-то сквозь стену, поверх
его головы… Теперь в её лице не было ни кровинки. Наверное, она заранее
готовила себя к расправе, что последует за свершившейся местью… Но чтобы
кончилось так!
А Халльгриму она казалась ещё краше прежнего, другое дело,
что он не собирался говорить об этом вслух. И теперь он знал, для чего родился
на свет. Для того, чтобы когда-нибудь покрыть эти волосы свадебным платком. И
дождаться от неё сына. Такого же рыжего, как она сама. Как Рунольв…
А за плечом Вигдис стоял Видга. И держал в руке отнятый у
неё нож. И никто не придумал бы для неё казни достойнее, чем он… Но Халльгрим
едва его замечал.
– Вот только придётся всё-таки тебя запереть, –
сказал он пленнице. – А то ещё перережешь нас всех.
И воины засмеялись, хотя многим сразу стало казаться, что
этакое благородство не должно было довести до добра.
Ближе к празднику Йоль, после которого день принимается
расти, Халльгрим начал садиться, а потом и вставать. И вот наконец Видга
впервые вывел его во двор, разрешил постоять немного на вольном воздухе, в
бледных солнечных лучах, светивших всё-таки ярче очага.
Видга показал ему крепкую бревенчатую клеть, стоявшую
отдельно:
– Вон там Вигдис сидит…
– А не холодно ей? – спросил Халльгрим. И,
наверное, как-то странно спросил, потому что сын посмотрел на него с
удивлением.
И ответил:
– Как раз! Ас-стейнн-ки таскает ей еду, и они разговаривают.
Вигдис ей всё рассказывает, какой великий хёвдинг был Рунольв, и Ас-стейнн-ки
её слушает. А я сторожу, чтобы эта Рунольвдоттир не выскочила и не убежала!
Халльгрим подумал о том, что не окажется первым, кто женится
на дочери врага… И дал Видге увести себя в дом.
Женщины поставили пиво для праздника Йоль. Согласно обычаю –
на сто сорок горшков! По тому, хорошее ли получится пиво, станут судить о
благосклонности богов. А потом запьют им священное мясо коня, которое всегда
готовят для жертвенных пиров…
Вот в такое время, в сырую метельную ночь, и пропала рыжая
Вигдис.
Звениславка и Видга обнаружили это прежде всех других.
Тяжёлый засов, запиравший клеть снаружи, был поднят; уж как она ухитрилась с
ним справиться, можно было узнать только у неё одной. И вместе с Вигдис пропал
серый конь, наследство Рунольва. Следы копыт вели на лёд застывшей бухты и
дальше за сваи – могучий конь перескочил через них без большого труда. Когда
это увидели, многие припомнили конский топот, и впрямь будто бы послышавшийся в
ночи. Хельги, запоздало схватившись, пошёл проверить, на месте ли копьё Гадюка
и меч Разлучник, которые он повесил над своей постелью. Он не удивился бы, если
бы исчезли и они. Но меч и копьё оказались нетронуты.
– Рыжая ведьма! – сказал Хельги. – Если бы
она сюда забралась, уж точно прирезала бы и Халльгрима, и меня. Умереть спящим!
Не нашли только нож, который она принесла с собой в Морской
Дом. Этот нож Видга воткнул в стену конюшни, возле стойла серого жеребца. Там,
должно быть, Вигдис его и взяла…
Люди шумели, обсуждая случившееся. Халльгрим хёвдинг молча
взял лыжи и отправился на лёд – посмотреть, в какую сторону уходили следы.
Видга хотел было его остановить, но Халльгрим ему даже не ответил. Метель,
притихшая было, поднималась снова, и мокрый снег валил плотной стеной, залепляя
глаза. Во главе десятка людей Халльгрим выбрался из бухты и пошёл по следам.
И довольно скоро следы привели их к большой полынье, из
которой валил пар, и ветер нёс его прочь. Снежные хлопья падали в полынью и,
набухая, плавали в чёрной воде.
Полынью обошли, но на другой стороне следов видно не было.
Могло быть и так, что их просто замело. Но могло быть и иначе. Халльгрим
остановился у кромки льда и велел спустить в полынью якорь на длинной верёвке.
Это было сделано, но так и не удалось зацепить ни Вигдис, ни коня. Тогда
Халльгриму показалось, что по дну шарили не очень старательно, и он взялся за
дело сам.
– Раны откроются, – сказал ему Видга. Халльгрим
промолчал и на этот раз. Никогда он не был особенно разговорчив.
А потом наступил самый короткий день в году, и было съедено
мясо коня и выпито пиво. Люди разложили на дворе костры, плясали и веселились,
кто как умел. Один Халльгрим просидел сиднем все три дня, вертя в руках
полупустой рог. Малыш Скегги хотел было сказать при нём только что сложенную
хвалебную песнь о битве с Рунольвом. Но не посмел – и сказал её только
Ас-стейнн-ки. И та одобрила, хотя поняла не более чем наполовину.
А когда его спрашивали, отчего невесел, Халльгрим отвечал
односложно: раны, мол, не все ещё затянулись, болят.
Часть вторая. Лебединая Дорога
1
Той зимой в провалах чёрного неба нередко загорались огни.
Когда одноцветные, когда радужные, они то неподвижными столбами стояли у
горизонта, то колыхались, как покрывала. Иногда огни даже разговаривали, и
тогда с неба слышалось шуршание и треск.
Звениславка, особенно по первости, всякий раз выскакивала
взглянуть на чудо… Хельги выходил следом и, кажется, смотрел больше на неё, чем
на небо. Потом он объяснил ей природу этих огней:
– Где-то совершаются большие дела, и туда спешат
девы-валькирии… А мы видим отблеск их оружия и брони!
Большие дела и вправду творились. Но только не на севере, а
на юге, в Вике, где утверждал свою власть Харальд Косматый.
Весной, когда прилетели лебеди и фиорд очистился ото льда,
на сторожевых скалах загорелись дымные костры: в море показались чужие корабли.
Кораблей было два… И паруса у них оказались полосатыми,
красными с белым, с широкими синими поперечинами наверху. Под такими парусами
ходил Гудмунд Счастливый, старый товарищ Виглафа Ворона.
В Сэхейме широко раскрыли морские ворота, чтобы принять
гостей. А женщины стали спешно завешивать стены и готовить угощение. Херсиру
следовало оказать достойный приём! Олав кормщик на всякий случай заглянул в
корабельный сарай – проведать чёрный корабль; быть может, Гудмунд снаряжался в
дальний поход и шёл пригласить с собой Халльгрима или Хельги.
Когда драккары показались перед двором, Халльгрим сразу
приметил, что шли они тяжеловато. Так, как будто Гудмунд нагрузил их добром для
торговли или только что взял добычу. Корабли вошли в бухту и причалили, и
Гудмунд херсир спустился по сходням.
Был он невысокого роста, темноволос и кудряв. И чуть согнут
в спине не то болезнью, не то горем. А может, тем и другим сразу… Гудмунд
совсем не выглядел могучим бойцом. Но братья знали, что он повсюду возил с
собой панцирь, выложенный позолоченными чешуйками. К такому панцирю всегда
устремляется отчаянный враг – и потому-то великое мужество нужно, чтобы раз за
разом надевать его в бой!
