Бабушка Лосось задумчиво погладила седые косы, никогда не
знавшие ножниц: как бы не подхватил срезанные волосы злой дух-оборотень да не
наделал беды… И продолжала:
– Тогда-то мои внуки пожаловались на Хозяина Льдов, что
поселился поблизости и таскал оленят. И мои внуки не смели к нему подойти,
потому что не простой это был зверь. Не брали его ни стрелы, ни острые костяные
копья, много охотников погубил! А твой мужчина и его брат, тот, что теперь
лежит в доме, сказали, что это дело для воинов. И пошли на Хозяина Льдов
вдвоём…
Звениславка слушала, не перебивая. Только сердце невесть
почему отчаянно колотилось.
– Хозяин Льдов беспощаден и могуч, – продолжала
Бабушка Лосось. – Братья одолели его, но он ранил обоих. А уже умирая,
ударил твоего мужчину лапой по голове. И на другое утро он стал спрашивать, что
такое случилось и не погасло ли солнце. А потом попросил, чтобы брат дал ему
смерть, но тот не послушал. И потому-то мои внуки всякий год приезжают сюда за
ножами и головками для стрел, чтобы Хозяин Льдов знал, какие великие охотники
пришли нам на помощь. Принеси сына своему мужчине, брусничинка, и это будет
охотник ещё лучше отца.
Звениславка вдруг вскочила на ноги… не помня себя, кинулась
наутёк. Остановилась только за домом. Глотала мёрзлый воздух и никак не могла
отдышаться…
Хельги отсутствовал двадцать два дня. И вернулся, когда
Бабушка Лосось со своими внуками ещё гостила в Сэхейме.
Появился он в полдень. И не со стороны Торсхова, как ездили
обычно. Что-то заставило его выбрать другую дорогу, более короткую, берегом
моря. Этой каменистой тропой пользовались только в великой спешке. Была она и
тяжела, и опасна: счастлив, кто одолел её верхом и не переломал ног ни себе, ни
коню…
Когда побежали встречать, Звениславка разглядела прибывших
ещё со двора. Они спускались по склону горы – Хельги впереди всех, за ним
Бьёрн, потом все остальные и следом ещё две вьючные лошади с поклажей… Все на
месте. И люди, и кони, и столько же, сколько уезжало.
И что-то было не так. Она не сразу поняла, что именно.
Хельги сам правил конём… Бьёрн Олавссон больше не держал
буланого под уздцы.
Заметив это, Звениславка не пошла дальше. Прислонилась к
створке ворот и осталась стоять. Ослабли ноги…
Лошади в мохнатой зимней шерсти чуяли конюшню и резво несли
седоков. Вот подъехали поближе, и стало видно, что Хельги снял повязку с лица.
Рановато же он это сделал: Звениславка разглядела страшные синяки вокруг глаз,
какие получаются от удара в голову, и багровый конец уходившего под волосы
рубца. И ещё глаза. Которые смотрели…
Вот подъехали совсем близко. Хельги хохотал во всё горло,
указывая пальцем по очереди на каждого из встречавших и называя по имени: всех
знаю, ты – Гуннар, ты – Сигурд, а ты, верно, тот самый рисунг Скегги сын Орма…
Звениславка и не думала никогда, что он способен был так веселиться…
…Он мельком, равнодушно скользнул глазами по одинокой
фигурке возле ворот. Продолжая смеяться, направил коня во двор, к кострам и
палаткам, к охотникам Бабушки Лосось, шумно высыпавшим навстречу. Но потом
будто вспомнил о чём-то. Дёрнул поводья… повернул назад. Умолк и стал смотреть
на серебряные застёжки. Потом глянул Звениславке в лицо… В первый раз увидел
её! Спрыгнул с седла и пошёл к ней по хрустевшему снегу. И походка-то у него
была теперь совсем другая. Широкая, упругая, лёгкая.
Она смотрела, как он шёл к ней по снегу. Страшилась, ждала –
сама не зная чего…
Подошёл. И остановился. В синих глазах бился живой свет.
– Значит, мать тогда сказала правду, – проговорил
он негромко. – Стало быть, это ты и есть Ас-стейнн-ки. А я думал, ты
красавица!
Звениславка не успела ответить. Хельги вдруг сгрёб её в
охапку и крепко поцеловал. Прямо в губы!.. Звениславка ахнула, прижала ладони к
щекам. А Хельги был уже среди квеннов… Могучими руками подхватил с нарты
Бабушку Лосось:
– Ну, здравствуй, старая комариха!
Всё-то ему было нынче легко, всё весело, всё удавалось.
В доме уже знали о случившемся. Видга и тот впервые со дня
смерти Рунольва оставил отца – ринулся во двор поглядеть на чудо. Но Хельги его
опередил. Ввалился в дом, не обметя снега с сапог.
– А где тут прячется от меня этот ощипанный петух
Халльгрим Виглафссон?
– Однако и страшен же ты, – сказал ему Халльгрим. –
Видел бы, на кого похож!
Он сумел даже приподняться на локтях, чтобы все знали:
нескоро ещё придётся копать могилу для старшего в роду. И он улыбался. Кажется,
тоже за всё это время – впервые…
А Звениславке в подарок досталась меховая шапка русской работы.
Хельги купил её у одного малого, которого так и прозвали – Гардцем за то, что
тот всякое лето ездил торговать на восток в город Ладогу, по-урмански
Альдейгьюборг. С ним Хельги сошёлся в первый же день тинга, ещё прежде, чем
спала с его глаз четырёхлетняя тьма. И купил шапку, не торгуясь и понятия не
имея, красивая или нет. Он не сомневался, что Звениславке понравится. И не
ошибся.
Знать бы ему ещё, что она порой брала эту шапку с собой в
постель, под одеяло, и гладила в темноте пушистую куницу, и тогда женщинам,
лежавшим поблизости, казалось, будто Ас-стейнн-ки всхлипывала – тихонько,
совсем тихонько…
21
Но оказалось, что все добрые вести, привезённые Хельги с
тинга, на том и кончились.
– Я видел Гудмунда херсира, брат, – рассказал он
Халльгриму, когда за нартами уехавших квеннов улеглась снежная пыль. –
Гудмунд нынче летом ездил торговать в Скирингссаль… Теперь он говорит, что рад
был выбраться оттуда живым и увести корабли. Там, в Вике, теперь большое
немирье. И всё из-за этого Харальда конунга, того, что сидит в Вестфольде.
Халльгрим только молча кивнул. Чему удивляться, если дед
этого Харальда – Гудрёд Охотник – когда-то согнал с наследной земли и их с
Хельги деда? И тот скитался не год и не два, и лишь сыну, Виглафу, удалось
крепко сесть на берегу…
– Люди передают, – продолжал Хельги, – будто
Харальд недавно посватался к одной девушке по имени Гида. Это дочь Эйрика,
конунга хёрдов. И ты знаешь, что она велела ему передать? Что, мол, пойдёт за
него, и с радостью, но только если он прежде станет конунгом всей Норэгр. А то
конунг, у которого всего пара фюльков, ей совсем ни к чему!
– Красивая, наверное, – сказал Халльгрим. –
Но глупая. Хочет, видать, чтобы он и вправду со всеми схватился. И начал при
этом с её отца!
– Может, и так, – ответил Хельги. – Однако
надобно тебе знать, что Харальд и в самом деле поклялся не стричь и не чесать
волос, покуда не станет конунгом всей страны. И его уже прозвали за это
Харальдом Косматым. И весь Вик его слушается, будто так тому и следует быть.
Халльгрим сказал задумчиво:
