По кромке воды шли мужчина и мальчик. Мужчина был молод и
очень похож лицом на Халльгрима – и странно было бы им, двоим братьям, не
походить друг на друга. Но мальчишка казался похожим на вождя ещё больше,
потому что был его сыном. Звали его Видгой, и минуло ему пятнадцать зим.
Сын хёвдинга шагал впереди, а мужчина придерживался за его
плечо и спотыкался о камни, через которые Видга переступал без труда.
Неожиданно мальчик остановился.
– Корабль лежит на мели, – сказал он,
присматриваясь. И добавил: – Это торговый корабль, и его не было здесь вчера.
Ломавшийся голос обещал со временем стать в точности как у
отца.
Слепой отозвался, помолчав:
– Мало похоже, чтобы там были живые.
Видга сказал:
– Они потонули, Хельги. Или ушли на лодке.
Брат отца был едва на десять зим старше его, и мальчишка
чаще звал его просто по имени.
Отлив оставил вокруг корабля по колено воды. Мертвое судно
лежало на боку, показывая покрытое зеленью брюхо. Мачта плавала возле борта, удерживаемая
снастями. Время от времени набегавшие волны сильнее раскачивали толстое бревно,
и оно глухо било в смолёные доски. Пройдя вброд по воде, Видга и Хельги
взобрались на палубу.
Расторопный песок уже начал заполнять внутренности судна. В
развороченном трюме гуляла вода – морской Бог Ньёрд уложил в свои сундуки весь
груз купца…
По-прежнему не было видно ни души. Но тут слепой снова взял
Видгу за плечо, и его пальцы настороженно сжались.
– Здесь кто-то есть.
Его рука указывала вниз, в полузатопленное чрево лодьи.
Видга присмотрелся и различил отгороженный закуток. На двери, погружённая в
воду, ещё колебалась ржавая бляха замка. Железный страж упрямо караулил
брошенное добро.
Мало ли что могло затаиться на покинутом корабле… Но не
годится викингу трусить. Видга решительно спустился в трюмный лаз и подобрался
к двери. Песчаная отмель уже начала втягивать добычу в свои недра – вода здесь
была Видге по грудь.
– Эй! – окликнул он вполголоса, дёрнув замок.
Ни звука.
Хельги слез в трюм следом за Видгой, ощупал дверь и вытянул
из-за ремня топор.
– Отойди-ка…
Его удар был точен и силён. Замок громко лязгнул и канул в
мутную воду. Видга на всякий случай приготовил нож и рывком распахнул дверь.
Халльгрим хёвдинг уже собирался идти искать сына и брата,
когда те сами вышли к кострам.
Хельги нёс на руках человеческое тело, закутанное в плащ.
– Ее зовут Ас-стейнн-ки, – сказал он, опуская свою
ношу возле огня. – Это не совсем так, но лучше не выговорить.
Потревоженная голосами, она приподняла веки, чтобы безучастно
оглядеть склонённые над ней бородатые лица… Потом её ресницы вздрогнули и
опустились опять.
2
Где та страна, в которой пища сама приходит на стол?
Издревле сурова была Норэгр, омытая волнующимся морем,
увенчанная горами, прорезанная каменными расщелинами фиордов… Были в ней
стремительные реки и клокочущие водопады, были обильные дичью леса, были
цветущие горные пастбища и ночные сполохи в провалах зимнего неба.
Только одного не было почти совсем – пахотной земли.
Чтобы собрать урожай, за полями ухаживали, точно за больными
детьми. Очищали от камней, унавоживали, сдабривали толчёными ракушками и яичной
скорлупой. Но пашня оставалась скудна.
Море, вплотную подступавшее едва не к каждому жилому двору,
часто оказывалось щедрее земли. В зелёной морской глубине косяками ходила
жирная сельдь. А за сельдью с разинутыми ртами следовали киты. И случалось, что
скот дотягивал до новой травы, питаясь рыбьими головами.
Вот и стоял в каждом дворе просторный корабельный сарай. А в
сараях дремали на катках дубовые корабли.
И было так.
Однажды выбитые градом поля не отдали обратно даже того, что
было посеяно. Разгневанный морской хозяин отогнал от берегов рыбьи стада.
Оскудело пастбище, и у коров пропало молоко.
А дети рождались.
Самого первого викинга отправил в море голод.
Кто придумал снарядить корабль и уйти искать страну, где
коровы доились сметаной, а треска ловилась и летом и зимой? Сыскался крепкий
хозяин, выставил морскую лодью, не боявшуюся бурь. Вооружились и сели в неё
отчаянные парни. И пустились вдоль побережья на юг. Брали на берегах скот и
зерно. Платили – когда серебром, а когда собственной кровью… И вернулись
возмужавшие, украшенные рубцами, пропахшие солью лебединой дороги. Привезли
съестные припасы на зиму и украшения подругам. И пленников-трэлей – работать в
хозяйстве. Развесили по стенам иссечённые щиты. И мечи, зазубренные в схватках.
И поставили у дорог памятные камни в честь друзей, которым возвратиться не
довелось.
А потом выросли дети тех, первых. И стали отправляться на
добычу не только в голодные, но и в сытые годы. А потом и у них выросли свои
дети. И мирных Богов земледелия возглавил одноглазый Один – покровитель воинов
и войны… Всё дальше от родных берегов заплывали драконоголовые корабли.
Соседи-южане, совсем не трусливые люди, только молились.
Драккары разваливали форштевнями волны. Каждого вождя
окружал хирд – крепко сколоченная дружина. За вождя и друг за друга хирдманны
стояли насмерть. Таков был их закон, и этот закон приносил им победу. Они
высаживались на берег и учиняли такое, что уцелевшие жители долго потом
вскрикивали во сне…
И уходили обратно на север. К прекрасной и суровой родной
земле. Там ждал теплый длинный дом за оградой в знакомом фиорде. И заботливые
матери, и ласковые жёны, и любопытные, восторженно галдящие дети…
Четверо сыновей было у старого Олава кормщика: Бьёрн,
Гуннар, Гудрёд и Сигурд. Двое средних ждали на берегу, Бьёрн с Сигурдом – самый
старший и самый младший – сопровождали отца. Суровый бородатый Бьёрн сидел на
высоком сиденье у рулевого весла. Драконий хвост, венчавший корму, поднимался
над его головой. Боевая лодья слушалась его не хуже, чем самого Олава, но
разглядел чужака не он. Сигурд, белоголовый крепыш, и Видга сын хёвдинга
одновременно вытянули руки:
– Корабль!
Девчонка, найденная на острове, сидела рядом с Хельги на
дубовой скамье, третьей спереди по правому борту. Брызги летели щедро, но
Хельги дал ей свою куртку, сшитую из промасленной кожи, и кожаную же шапку.
Такая одежда не пропускает ни сырости, ни ветра, в ней тепло.
Драккар шёл на вёслах. Полосатый парус хорош в дальнем
походе, но в бою, когда враг вот-вот будет настигнут, сподручнее грести.
Хельги молча работал длинным веслом, его руки привычно
лежали на отполированной ладонями рукояти, ширококостные, могучие пальцы – что
железные прутья… Он назвал её Ас-стейнн-ки. Дома её звали Звениславкой – целых
шестнадцать лет, до тех самых пор, покуда не сцапали её вечером в лесу недобрые
гости, свои же словене, да не впихнули в мешок, да не свезли в город Ладогу, на
торг, да не продали за пригоршню серебра немцам-саксам из далёкой рейнской
земли.
