Хлёду сделалось заметно не по себе, но заговорил он сразу и
не размышляя:
– Мы пришли на берег и увидели там тюленя, выбравшегося
на припай. Он показался нам странным, потому что у него были глаза как у
человека. Мы пугнули его, но он не побежал. Тогда мы поняли, что это был
колдун, и я напал на него справа, а Эскхере – слева. Однако шкура у него
оказалась твёрже любого железа, и об неё-то сломались наши мечи. И мы выбросили
осколки, потому что на них могло остаться какое-нибудь колдовство и это
принесло бы несчастье.
– А что же тюлень? – весело поблёскивая глазами,
спросил Эйстейн скальд.
– Тюлень, – сказал Хлёд, – ушёл обратно в
воду.
Рассказ сына конунга был выслушан во внимательной тишине. В
его правдивости усомнился разве что Эйстейн, но скальд промолчал. А вот Сакси,
который по просьбе сестры уселся в этот раз между нею и Рандвером, – Сакси
вдруг громко прыснул и, спохватившись, зажал себе рот ладонью. Все посмотрели
на него. Сакси поёрзал на лавке и объяснил:
– Я представил, как это они дрались с тюленем…
Но при этом он толкнул Бёдвильд остреньким локтем, и она
поняла, что ей он готов был рассказать кое-что ещё. Так оно и вышло. Оставшись
с ней один, Сакси сказал:
– Помнишь, ты говорила когда-то, что великим героям
неведома ложь? Ну так вот, если ты была права, то героями им не бывать, а
великими и подавно. Они ездили на остров!
– Как ездили? – ахнула Бёдвильд. – Да не
путаешь ли ты, братец?..
Сакси ответил:
– Я слышал, как они шептались, прежде чем войти. Они
ссорились, а это у них нечасто бывает! И Хлёд говорил – это ты виноват, ты
первый придумал поехать! А Эскхере – нет, ты!.. Мы с Готтормом никогда…
Бёдвильд сказала:
– Можно ли попросить тебя, Сакси? Если кто-нибудь
станет спрашивать, где я, скажи, что я отправилась вверх по фиорду на твоей
лодке…
Сакси ответил:
– Ты бы больше обрадовала меня, если бы позвала с
собой. Я ведь знаю, куда ты собралась!
Бёдвильд сказала:
– Я бы позвала тебя, братец. Но если меня станут
искать, кто лучше тебя сделает так, чтобы меня не нашли?
Бёдвильд правила к острову Севарстёд, и ей казалось, что
быстро бежавшая лодка еле ползла. Что произошло там, на вершине чёрной скалы?
Жив ли он ещё… её кузнец…
Она не повернула бы руля, даже если бы заметила погоню.
Посмотреть на Волюнда. Хоть издали. Хоть одним глазком. Увидеть, что он цел. А
там не всё ли равно!
Солнце весело светило с ясного неба, и пальцы рук мгновенно
коченели, стоило опустить их в воду. Море у здешних берегов не подчинялось
никакому морозу, и только там, где выплескивались волны, пена застывала белыми
кружевами…
Тропинка наверх сильно обледенела и стала опасной. Лишь
достигнув того места, откуда уже можно было видеть лачугу, Бёдвильд отважилась
поднять голову и посмотреть, прикрыв ладонью глаза.
Волюнд стоял прямо перед нею, в нескольких шагах! Стоял без
цепей. В распахнутой безрукавке. И подставлял себя солнечным лучам. Должно
быть, он издали заметил Бёдвильд и её лодку.
Он смотрел на неё. И улыбался.
Он заговорил первым. Он сказал:
– Здравствуй, Бёдвильд. А я тебя ждал…
Она ответила:
– И ты здравствуй, Волюнд.
И подошла к нему, чтобы спросить:
– Тебя освободили от оков?..
Волюнд улыбнулся:
– Я нашёл в хижине гвоздь. Когда приехал твой отец и
велел мне ковать, я заодно сделал себе ключ. Это было нетрудно.
– А если тебя застанут?
Он пожал плечами и ничего не ответил, и лишь глаза снова
сделались беспощадными… страшными. Но только на миг.
Он сказал:
– Вчера приезжали твои братья… Я вышел к ним, думая,
что это приехала ты.
Бёдвильд вскинула на него глаза, и он усмехнулся:
– Они больше похожи на конунга, чем ты или Сакси. Такие
же волки.
Они вошли в домик. Волюнд оставил дверь распахнутой, чтобы
внутрь проникал солнечный свет. И Бёдвильд подумала, что он, наверное, давно
уже выковал свой ключ. Он держался на ногах увереннее, чем в её первый приезд.
Только ходил по-прежнему медленно, очень медленно, и опирался о камни…
Бёдвильд спросила его:
– Как твои ноги?
Он ответил:
– Спасибо. Я мазал их снадобьем, что ты мне дала. Они
перестали болеть… почти совсем.
Бёдвильд села на каменную наковальню. Жилище мастера
выглядело пустым и необжитым – правду говорят люди, что не смогла стать уютной
ни одна ещё на свете тюрьма! Бёдвильд коснулась пальцами ожерелья, блестевшего
на груди:
– Трудно поверить, что и его сделал ты.
Волюнд кивнул.
– Ты права, Лебяжье-белая. Ты замечала, должно быть,
что и соловей в клетке не поёт.
Бёдвильд вздохнула.
– Надо бы тебе убежать отсюда, Волюнд.
Он ответил:
– Раньше я ковал для всех, кому случалось меня
попросить, и люди обыкновенно оставались довольны. Но я не стану делать ничего
стоящего, пока твой отец держит меня здесь.
Бёдвильд сказала уверенно:
– Ты убежишь. Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты
убежишь.
Волюнд пристально на неё посмотрел… Потом нагнулся, разрыл
свою подстилку и вытащил что-то очень похожее на венок из густо заиндевевшей
травы. Он сдул с него мусор и сказал:
– Вот, возьми. Может, понравится. А не понравится,
брось.
Это действительно был венок, и действительно из травы. Но
трава была серебряной и блестела, а чашечки цветов рождали золотистые отблески
на стенах. Бёдвильд долго держала венок в руках и молчала – не могла выговорить
ни слова. Потом несмело возложила его себе на голову и тотчас пожалела, что
поблизости не было миски с водой или хоть лужи – поглядеться!
Волюнд наблюдал за нею, прищурив глаза.
Бёдвильд сняла венок и прошептала:
– Ты вправду волшебник…
Волюнд засмеялся:
– Просто я работал без цепей на руках. И думал о том,
как подарю его тебе.
– Но где же ты взял золото и серебро?
– Это не серебро, а простое железо. Я вытащил звено из
своих кандалов и не думаю, чтобы твой отец догадался их пересчитать. А золото,
это кусочек бронзы от кольца, что в стене.
Бёдвильд гладила сверкающие травинки, и они не кололи ей
рук.
– Но ведь я смогу носить его только здесь… Иначе
откроется, что я была у тебя.
