Он редко произносил такие длинные речи.
Гудмунд вздохнул и проговорил с горечью:
– Не такой виделась мне эта встреча, сын Хравна! Однако
теперь я вижу – ты вырастил себе иную судьбу. Я же хоть и не приобрел новых
воинов для своего конунга, но зато вернул себе сына…
Он сделал движение, чтобы встать, и тут Хельги неожиданно
подал голос. Все обернулись к нему, и он сказал:
– Торгейр – мой побратим. Херсир, наши руки встретились
под полоской земли, так что теперь ты родич и мне. Я смотрю, ты ещё возишь меч
Разлучник и копьё Гадюку, что мы тебе подарили. Я думаю, Торлейв конунг не
слишком огорчится, если увидит тебя и твоих людей на своей стороне!
Гудмунд вскинул голову: было видно, что такая мысль ему не
являлась. Но глаза погасли так же быстро, как загорелись. Он глухо ответил:
– Нет. Мне-то всё равно, какому вождю служить. Но на
сей раз мои люди не пойдут за мной, даже если я вздумаю их позвать.
Это были едва ли не самые странные слова, какие слышали на
своём веку братья халейги… А Гудмунд продолжал:
– Ваш старик лучше вас понял бы, о чём я говорю. Для
него вспаханная земля мало что значила, как и для меня. Мои хирдманны давно уже
кормятся только добычей, и они не захотят уйти от дарящего кольца. А я их не
брошу, потому что принадлежу им так же, как и они мне принадлежат.
Он поднялся на ноги:
– Поедем, Торгейр, потому что скоро начнёт светать.
Завтра ты расскажешь мне всё по порядку. С того самого дня, как ты уехал из
дому!
Но молодой херсир не двинулся с места…
– Я женат на словенке, отец, – сказал он совсем
тихо. – У меня есть приёмный сын, и скоро у него будет маленький брат…
Гудмунд улыбнулся, положил руку ему на плечо.
– Не думай об этом слишком много. Я дам тебе сотню
таких, как она!
Но Торгейр остался сидеть.
– Я взял её из дома Торлейва конунга. Я люблю её, отец…
Вот когда Гудмунд стал похож на человека, под которым
неожиданно затрещал казавшийся прочным лёд! Но тут поднялся Хельги:
– Нечасто нам нравится то, что напрядено норнами,
однако с судьбой не поспоришь! Пусть же Один испытывает мужество наших людей и
наше собственное, Гудмунд херсир! Но моя рука скорее выронит вот этот топор,
чем поднимет его на тебя!
Двое братьев тоже поднялись и разом обнажили оружие. Мечи у
обоих были гардские, дарёные, со славным клеймом – Людота коваль…
– И я, – сказал Халльгрим.
– И я, – сказал Эрлинг.
Гудмунд обвёл их глазами… Будь на его месте кто угодно
другой, Виглафссонам показалось бы, будто он заморгал немножко чаще обычного.
Двумя руками стиснул он тяжёлое копьё Гадюку и стукнул им в гулкую землю:
– И я!
А потом добавил:
– Но уж если мне попадётся ваш Торлейв конунг, то,
клянусь, не так долго продлится его жизнь, как того хотелось бы его жене!
Хельги странно посмотрел на него при этих словах… Но ничего
не сказал.
Одиноко горел их маленький костёр на огромной, совершенно
пустой земле.
Обратно в свой лагерь Халльгрим хёвдинг вернулся как обещал
– не задержавшись. Зеленоватые звёзды глядели на всадников с безоблачного неба.
А где-то далеко, на другом конце населённого мира, за городами и весями, за
дремлющими лесами, за гладью озёр и морей, струилась над скалами прозрачная
светлая ночь.
И крик одинокой чайки доносился с моря, подёрнутого розовой
пеленой…
18
…И вот настало утро, увидевшее два войска выстроенными друг
против друга!
Утру предстояло превратиться в день, потом в вечер. Но не все
из тех, кто подтягивал подпругу и в последний раз пробовал ногтём меч, увидят,
как закатится солнце этого дня…
– Немалое дело совершится сегодня, – сказал
Халльгрим Виглафссон. – Будет пожива воронам и волкам!
Он стоял на берегу возле своего корабля, наблюдая, как
булгарские всадники возводили по сходням коней. Рядом с чёрным кораблём
грузились драккары Эрлинга и Хельги. А чуть выше по течению – синяя лодья
Торгейра и снекки Ольгейра ярла. На кораблях оставили только гребцов, по одному
на весло. И опытных кормщиков, которые заранее знали, что следовало делать.
Пойдёт на корабле и сам хан Кубрат… Чурила Мстиславич останется за воеводу. А
Олег и братья торсфиордцы пойдут каждый со своими людьми – в пешем строю…
– Торопится в бой белый конь Святовита! – сказал
Олег. Кольчуга скрипела под его кожаной бронёй. – Удачи вам, други!
Легко поднялся в седло и поехал на левое крыло войска. Там
стояли его вагиры и белозерцы – весские охотники. Скрылся из виду – и
послышался дружный крик, которым те приветствовали молодого вождя.
Ушёл Халльгрим, сказав на прощание:
– Навряд ли тебе донесут, Торлейв конунг, что мы
отступили.
Халейги стояли на правом крыле, дальше всех от реки.
– А если донесут, конунг, так ты не верь, – сказал
Эрлинг. – Я что-то не слышал, чтобы попадали в Вальхаллу погибшие в
бегстве…
А Хельги замешкался, и они остались с князем вдвоём.
– Не слишком много любви водилось между нами, Торлейв
конунг… – неожиданно произнёс средний сын Ворона. – Увидимся ли ещё,
но я не хочу, чтобы ты скверно обо мне думал. Нет женщины достойнее, чем твоя
жена Ас-стейнн-ки, и сегодня я буду служить ей так, как обещал.
Чурила подошёл к нему и обнял его:
– Я не держал дурной мысли на тебя, Виглавич…
Тут-то Хельги впервые опустил перед ним глаза.
– У меня просьба к тебе, конунг.
И было видно, сколь много значило для него согласие или
отказ.
– В знак того, конунг, что мы больше не в ссоре,
поменяемся на время боя шлемами и броней…
Чурила удивился подобной просьбе. Но больно уж не хотелось его
обижать! И он только спросил:
– Да впору ли придётся?
Хельги улыбнулся и расстегнул на плече синий плащ.
– Впору, конунг. Я ведь примерял твой доспех как раз в
тот день, когда ты застал меня у своей жены.
Дружина немало подивилась князю, подъехавшему в урманском
плаще… Старый Вышата так и побагровел. Но ничего не сказал. Толкнул пятками
Сметанку и поехал в передний полк, к своему Верхнему концу. Ему, Вышате, в бою
за себя стыдно не будет. А князю – да что за дело боярину до колодезникова
сына?!
Видга сидел на Воронке рядом с Лютом.
– Корабля у меня нет, а лодка далеко, – сказал
он. – Прошу тебя, если меня убьют, а тебя нет, отправь со мной Хравна. На
нём хорошо будет приехать в Вальхаллу…
