Лицо матери показалось Халльгриму постаревшим и очень
усталым. Ни дать ни взять справила тяжёлую работу и прилегла отдохнуть. И
велика та усталость, всё никак не проходит… Халльгрим сел на край кровати, и
Хельги осторожно опустился рядом. Халльгрим взял руку Фрейдис, вздохнул и
прижался к ней щекой.
– Ты похож на своего отца, – сказала
Фрейдис. – Он приходил ко мне сегодня. Его корабль причаливал к берегу и
ушёл перед рассветом, потому что негоже им видеть дневную зарю. Видел ли ты
след от киля на песке? Виглаф говорил со мной и радовался, что у него хорошие
сыновья… – Она помолчала и добавила: – Скоро он приедет ещё.
Халльгрим слушал её молча. Фрейдис шевельнула бледными
пальцами, погладила его усы.
– Я могла бы многое открыть тебе, сынок, я ведь сегодня
заглядываю далеко. Я вижу, что ты проживёшь долгую жизнь. Ты не всегда будешь
счастлив и умрёшь не на соломе. И два ворона будут следовать за тобой, куда бы
ты ни поехал.
– Хорошее предсказание, – проговорил Хельги
негромко. – А мне ты что скажешь, мать?
Фрейдис закрыла глаза.
– Ты наверняка хочешь знать, достойной ли будет твоя
смерть. Но я вижу впереди только солнечный свет. Он ярок, как отблеск на
золоте, и мне больно смотреть. И ещё я вижу, что Ас-стейнн-ки зажжёт его для
тебя.
Выйдя во двор, Халльгрим невольно посмотрел в сторону
гавани. Прибрежный песок был чист. Он сказал об этом брату, и тот ответил:
– Бывает и так, что человек видит то, что ему хотелось
бы видеть.
На другое утро женский дом проснулся от причитаний горбуньи…
– Госпожа! – в голос плакала старуха. –
Госпожа!
Женщины выбирались из-под одеял, одевались и подкрадывались
к двери хозяйского покоя. Никто не смел заглянуть вовнутрь… Звениславка стояла
среди других у опрятно завешенной стены и чувствовала, что начинает дрожать.
Потом глухо стукнула дверь со двора. Халльгрим хёвдинг
стремительно, не глянув ни вправо, ни влево, прошагал мимо потухшего очага.
Рывком распахнул дверь в покой госпожи Фрейдис и вошёл.
Горбунья даже не пошевелилась при виде вождя. Халльгрим
долго стоял рядом с ней, молча глядя на мать. Потом опустился на колени и
застыл…
Низкое серое небо висело над Торсфиордом. Облака лежали на
склонах гор, пряча от глаза каменные вершины. Халльгрим послал Видгу через
фиорд – известить Эрлинга. Видга вытащил из сарая свою лодку и бросил в неё
вёсла. И когда у лодки оказался Скегги, сын хёвдинга впервые не погнал его
прочь. Он сказал ему:
– Садись, будешь править.
Столкнули лодку на воду, и плеск вёсел был слышен в повисшей
над берегом тишине, пока судёнышко не исчезло за скалами. И снова стало тихо
над тёмной водой, похожей на гладкий серый металл. И на берегу, где столбами
зелёного пламени высились деревья. И в Морском Доме, оставшемся без хозяйки.
И далеко над морем висело облако, похожее на уходящий
корабль.
11
…Если долго-долго идти или ехать на север, туда, куда
указывает дышлом созвездие Колесницы, можно достичь границы населённого мира… И
говорят, будто на севере эта граница ближе всего. Потому что севернее Норэгр
нет больше ни стран, ни городов – только вечные льды. Это всё к югу – и
Валланд, и Страна Саксов, и Гардарики, и Серкланд, о котором многие слышали, но
почти никто там не бывал. И Блааланд, великая Страна Чёрных Людей. В ней так
жарко, что, наверное, именно там обитает огненный великан Сурт. Тот, который
однажды спалит своим пламенем весь мир. Но это будет нескоро.
Когда Асы, могучие боги, создавали для людей небо и землю,
они взяли веки древнего великана и воздвигли их как ограду, заботливо
охватившую весь мир. Вот почему населённые земли называются Мидгард. Это значит
– то, что огорожено, Срединный Мир.
За пределами Мидгарда живут иотуны, страшные инеистые
великаны. И ещё много всякой нечисти и нежити, от которой не было бы житья
людям, если бы не Бог Тор с его молотом.
А ещё где-то там, за границами Мидгарда, за вечными льдами,
лежат уже вовсе неведомые берега. Их населяют души, окончившие свой путь по
земле. И сами боги садятся там на почётные места, когда наступает время
пировать.
Викинг, павший в сражении, поселяется в Вальхалле –
дружинном доме у небесного конунга, имя которому Один. Пять сотен и ещё сорок
дверей в этом чертоге. Восемьсот воинов входят в каждую из них, чтобы сесть за
длинные столы. И не перечесть за тем столом могучих мужей, великих и славных
героев!
Но есть и другой берег, и зовётся он – Нифльхель. Поющим
потоком окружает его чёрная река Гьёлль, и печальна её песнь. Единственный мост
ведёт в сумрачное царство, где правит угрюмая великанша Хель… Там у неё большие
селения, и на диво высоки повсюду ограды и крепки решётки. Мокрая Морось
зовутся там палаты, Голод – её блюдо, Истощение – её нож, Одр Болезни – её
постель. И того, кто предал побратима или произнёс ложную клятву, ждёт дом, целиком
сплетённый из живых змей.
Однако говорят, будто у бабки Хель тоже есть высокие и
светлые хоромы для достойных гостей. Недаром ведь живёт у неё любимый сын
Одина, добрый Бог Бальдр, давно когда-то сражённый ветвью омелы. И с ним
превеликое множество славных людей, которым не досталось смерти в бою…
Скоро в этом чертоге будет заполнено ещё одно место. Нынче
туда отправляется Фрейдис дочь Асбьёрна, хозяйка Сэхейма…
Когда крутобокий кнарр принёс через фиорд Эрлинга Приёмыша,
умершую уже собирали в дорогу. Верная горбунья сама расчесала и связала в
тяжёлый узел её волосы, так и не успевшие поседеть. Сама надела на госпожу
шерстяное платье и застегнула серебряные фибулы, соединённые цепочкой. Она
доверила Халльгриму только одно: крепко завязать на ногах Фрейдис погребальные
башмаки, на которых были начертаны знаки её рода. Это должен был сделать
мужчина. Старший сын.
Горбунья целовала неподвижные руки Фрейдис и заливалась
мутными старческими слезами. Халльгрим не разрешил ей сопровождать госпожу, и
некому было утешить старуху. Халльгрим сказал, что незачем всему фиорду видеть
и потом молоть языками, будто у супруги Виглафа Хравна не нашлось спутниц
получше!
И вот девять юных невольниц взволнованно шептались в углу.
Прихорашивались, поправляли друг на друге разноцветные бусы и вышитые налобные
повязки. Они поедут вместе с Фрейдис на погребальной повозке через реку Гьёлль.
Подстегнут коня, если заленится. И удержат, если вдруг понесёт. И подадут руки
госпоже, когда путь будет окончен и придёт пора ступить на неведомый берег
Нифльхель…
Честь великая!
Но девчонки были слишком молоды. Горбунья видела, что
девчонки боялись. Девчонки хотели жить. Да разве эти молодые способны хоть
что-нибудь понять? Где им, разве они смогут предстать как надо перед владычицей
Хель?
Когда сын Ворона в очередной раз пришёл зачем-то в дом,
горбунья спросила его с надеждой:
