– Ну, нечего, пошли, пошли, – погнал их Лют.
И отворил перед Видгой дверь избы, крикнув куда-то в
глубину: – Мама! Гости у нас!
– Слышу, слышу, – долетело в ответ… Молодой викинг
стоял неподвижно, прижав к себе накрепко забывшегося Скегги.
Между двумя дверьми было ещё темнее, чем снаружи.
Расширенные зрачки смутно угадывали очертания стен, одежды и какого-то
имущества, развешенного на деревянных гвоздях. Пошарив впотьмах, Лют вытащил
веничек и обмёл сапоги – себе и Видге. Тут же распахнулась внутренняя дверь, и
сразу задышало теплом, и в ярком свете лучины возникла женщина – ещё молодая,
стройная, в туго подпоясанном платье, с двурогой кикой на голове. Мать Люта,
сообразил Видга. Другая ярлова жена.
Долгождана, знать, была предупреждена сыном о гостях. По
крайней мере не испугалась Видги и даже вроде бы не удивилась ему. А может,
просто привыкла, что Лют во всякое время тащил домой разную обиженную тварь: то
сироту лосёнка, то слепую собаку… а то, вишь ты, урманского княжича с хворым
дружком.
Тут же взяла она Видгу за жёсткий кольчужный локоть и
потянула вовнутрь:
– Иди, иди, сыночек. Вот сюда, к печке… да садись,
устал поди, бедный.
Видга не помнил, чтобы с ним когда-либо так разговаривали.
Каждое слово будто гладило, утешало, ласкало…
– Малого, малого-то положи…
Он опустил Скегги на лавку и тут только почувствовал, как
закостенели руки. Скегги что-то жалобно пробормотал и свернулся клубочком.
Долгождана захлопотала над ним, стаскивая заиндевелую одежонку.
– Ох ты, – разобрал Видга, – а косточки-то
светятся.
Тут до него дошло, что он стоял как есть в шапке, в меховой
куртке и в сапогах, и под ногами на чистом полу уже растекалась талая лужица.
Он отодвинулся обратно к двери, расстегнул пояс. Лют взял у него одежду и
куда-то унёс.
Больше всего хотелось лечь в пушистую овчину рядом со Скегги
и ни о чём не думать. Голова гудела и кружилась, как будто он и впрямь выпил не
в меру хмельного пива… Видга опустился на лавку, прислонился к стене и закрыл
глаза.
– Есть будешь? – спросил его Лют. – Садись,
горячее.
Он держался сурово и хмуро.
– Не хочу, – сказал Видга. И сразу почувствовал
мучительный голод. Мудрая Долгождана, не слушая, уже снимала с печки разогретый
горшок.
– Иди ешь! – позвала она Видгу. – Остынет!
Он поднялся на ноги… ноги ощутимо подрагивали. Сел к столу и
с удивлением обнаружил, что в избе, кроме Люта и его матери, обитало ещё двое.
Мальчишка помладше Скегги и старый старик… Видга с первого взгляда распознал в
них не родичей и не слуг. Просто гостей, которых, как и его самого, когда-то
подбросила к этому очагу бездомная бродяжья судьба… да так здесь и оставила –
милостью доброго хозяина и хозяйки. Деда он видел впервые и мог бы в этом
поклясться, но зато внучек был ему определенно знаком. Уж не его ли он, Видга,
таскал, схвативши в охапку, на том острове посередине реки Рось? Его, его –
ишь, смотрит, сейчас цапнет за палец… Видга подумал, что не проведёт в этом
доме ни одного лишнего дня.
Но сама собой возникла перед ним жаркая миска с румяной
рассыпчатой кашей, а стол здесь, как во всех гардских домах, был высокий,
колени проходили под него свободно. Так и дохнуло в лицо, так и умыло горячим,
домашним, вкусным духом, от которого запылали обожжённые морозом скулы и вновь
неодолимо потянуло на лавку… носом к стене… и не думать, ни о чём не думать,
начисто вырвать из памяти всё бывшее в эту ночь.
А ещё – потянуло подхватить эту миску и залепить кашей о
стену, выскочить вон и бежать, бежать без оглядки, покуда вновь не появятся
волки или не догонит где-нибудь под деревом тяжко ступающий холод… У него ведь
не было больше уютного тёплого дома… и матери… и не было никогда…
И как знать, что сделал бы Видга, да отвлекся: подошла
Долгождана, поставила деревянную плошку, в которой горкой лежали крепенькие,
один к одному, солёные грибки. Лют немедля запустил в плошку руку и захрустел
ядрёной шляпкой:
– Что смотришь, бери… мамка делала, других таких нету!
Дед Вышко, степенно работавший ложкой, и стремительно уписывавший
кашу внучок тоже потянулись к грибам. Если бы не это, Видга наверняка подумал
бы – хотят отравить. Сколько этой гадости он сбил ногами в Торсфиорде и здесь,
потому что ели это одни только тролли… да ещё Ас-стейнн-ки…
Видга положил в рот скользкий сизоватый грибок и долго
жевал. Какая разница, отрава это или нет.
За его спиной приподнялся Скегги. Испуганно отстранился от
Долгожданы, вливавшей ему в рот горячее питьё. И вскрикнул:
– Ты кто? Видга хёвдинг… не уходи без меня… я не хочу…
Видга рванулся к нему из-за стола. Почувствовав его рядом с
собой, Скегги, казалось, немного успокоился и принялся послушно глотать. Но
потом неожиданно вновь оттолкнул кружку и сел. Маленький, тощий, тщедушный… Что
было мочи вцепился он в руку Видги и твёрдо произнёс:
– Халльгрим Виглафссон! Ты, наверное, велишь меня
казнить, но всё-таки я скажу!
Нездоровым, горячечным пламенем горели его глаза. И никакая
сила не убедила бы его, что Халльгрим был далеко.
Он сказал:
Внемли, Фрейр сражений,
складной скальда речи!
Знай, играть не станет
скальд двумя щитами,
держа нос по ветру!
Если б, недруг ютов,
в буре бычьих копий
ты пил меньше браги,
то решать о важном
ты б не торопился!
Если б, тополь шлема,
об осине злата
ты думал поменьше,
то в бурю кормила,
ёвур, ты б не бросил.
Если б, клён кольчуги,
золото дробящий,
ты лучше знал сына,
то из лодьи кровли
его б ты не выгнал.
Если бы, хозяин
Слейпнира морского,
ты глянул подальше,
сам свой щит надёжный
ты не разрубил бы!
Выговорив всё это на едином дыхании, юный песнотворец без
сил рухнул на ложе и тут же уснул, продолжая сжимать руку Видги в своей. Лют
подошёл, неся Видге кашу, чтобы тот мог есть, не беспокоя больного.
– О чём это он? – спросил Лют тихо.
Прежде чем ответить, Видга на краткое время прикрыл веками
глаза… И разлился перед ним тихий закат, и встрепенулись в тумане белые крылья,
и вошёл в уши далёкий тоскующий плач…
Летит, летит над морем одинокая птица, и не у кого спросить,
где же берег…
