– Не бесчести меня, хёвдинг. Я ведь не обещал следовать
за тобой лишь до тех пор, пока ты будешь удачлив!
Видга поставил его на ноги и повернулся к лесу.
– Ты мне вовсе ничего не обещал.
Скегги понял это так, что ему позволили остаться. И храбро
двинулся вперёд, утирая слезившиеся глаза.
Между тем его бросало то в холод, то в жар. И веки смыкались
сами собой, требуя сна. Дома… дома стоило попросить у доброй старой рабыни
горстку сушёных ягод, и…
Дышать почему-то становилось всё трудней. Скегги поправил на
плечах котомку и закашлялся. Чёрные деревья держали луну на растопыренных голых
ветвях.
Видга честно старался приноровить свой размах к запинающимся
шагам непрошеного спутника, но пару раз, задумавшись, убегал далеко вперёд.
– Я боюсь, хёвдинг… – чуть не плача, выдавил
маленький скальд, когда Видга вернулся к нему в очередной раз. – Ты…
пожалуйста… не уходи так далеко…
– Боишься? – проговорил Видга зло. – Тебя
никто не звал!
Скегги ответить не посмел. Вместе выбрались они на широкую
поляну… и почти сразу услышали близкий вой.
Это был голос матёрого вожака, ведущего свою стаю. В
тоскливой песне звучали голод и смерть.
Скегги от ужаса сел прямо на снег. Видга за шиворот подтащил
его к ближайшей сосне и коротко приказал:
– Лезь.
В тощей груди сына Орма сыскалось достаточно мужества, чтобы
спросить:
– А ты? А как же ты?
Видга без большой натуги поднял его, подсаживая на нижние
ветви – сосна, возросшая на просторе, вымахала не столько вверх, сколько в
ширину, – и сказал:
– Ты не промолчишь, Скегги Скальд, когда станут
спрашивать, дорого ли я ценил свою жизнь.
Настанет для него новое утро или не настанет, но волки могли
не рассчитывать на лёгкую поживу… он вытащил нож и повернулся туда, откуда
слышался вой.
Что-то мягко шлёпнулось в снег у него за спиной. Скегги
преданно встал рядом – хоть и подгибались от страха трясущиеся коленки…
– Ты тоже не промолчишь, хёвдинг… когда станут
спрашивать, бросил ли я тебя в беде.
Волков они увидели сразу, как только те выскочили на
открытое место. Серые привидения пластались над снегом, светя мёртвенными
огоньками глаз. Громадными скачками надвигался на Видгу вожак – широкогрудый,
лобастый, с ухом, разорванным в схватке за волчицу… Посмотришь на такого один
раз и никогда не позабудешь. За ним, чуть приотстав, неслась молодая подруга,
гибкая, как стальной прут, и не менее свирепая, чем её супруг. А уж за нею
неровными скачками шли трое сыновей-сеголетков, для которых кровавая добыча
была ещё наполовину игрой.
– Будет у меня волчья куртка, как у берсерка
Соти! – не оборачиваясь, сказал Видга хрипло. – Первый мой!
Скегги не отозвался.
Вожак прыгнул со всего разбега, привычным усилием бросив в
воздух могучее поджарое тело… Он метил в горло. Он никогда не промахивался.
Видга поддел рукой жарко ощеренную морду, уходя от клыков, и
одновременно ударил ножом.
Рука его была верна. Поражённый в сердце, волк умер, не
кончив прыжка. Он так и не пустил в ход зубов, но его мёртвое тело рухнуло
Видге на грудь и опрокинуло его навзничь. А с ним и Скегги, не сумевшего
отскочить.
Видгу с силой ударило головой о сосну. Яростным усилием он
сбросил с себя зверя, готовый к смертному поединку с волчицей… но увидел только
Скегги. Малыш смотрел на него, закусив губы и сжимая в руке меч, впервые
окрасившийся кровью.
– Где волчица? – прохрипел Видга, поднимаясь.
Волчица корчилась неподалёку, загребая лапами снег.
Оскаленная, залитая пеной морда тянулась к древку стрелы, пронзившей её бок…
Сеголетки во весь дух улепётывали к лесу. А за ними, захлёбываясь бешеным лаем
и быстро настигая, мчался самый громадный пёс, какого Видга или Скегги
когда-либо видели.
Оставалось дождаться хозяина. Быть может, это сам Улль,
древний Бог поединков и охоты?
Но всё кончилось куда проще. Видгу так и перекосило при виде
знакомой меховой шапки, которую он только что срывал с ненавистной кудрявой
головы… Огромный пёс вернулся победителем, хотя и припадая слегка на переднюю
лапу. Он преданно завертелся около Люта, а на чужаков сдержанно зарычал. Лют
приструнил его, поименовав Волчком. Потом вытащил свою стрелу, долго чистил её
и прятал в колчан. И наконец спросил, не глядя на Видгу:
– Далеко собрался-то?
Видга молча встал на одно колено и принялся завязывать
ремни.
– Послушай, – сказал Лют. – Я… рассказал им,
что это я начал.
Видга привязал лыжу и повернулся к Скегги:
– Вставай. Надо идти.
– Я сейчас, – отозвался Скегги и привалился к
сосне, закрывая глаза. – Я сейчас… ты иди, Видга хёвдинг… я догоню…
Видга взял Скегги за руку, чтобы поднять его силой, но
безуспешно – маленький скальд висел мешком.
– Плохо дело, – сказал Лют. – Уморить его
хочешь, больного?
И тогда Видга двинулся прямо на Люта, ощупывая у пояса нож.
Сын ярла спас ему жизнь. Ну что же. Тем лучше…
– Я не буду драться с тобой, – сказал Лют.
– Будешь, – сказал Видга почти весело. –
Видишь эту луну? Она и то знает, что один из нас здесь лишний. И поторопись,
этот островок заливает во время прилива…
– Я не буду драться с тобой, – повторил Лют.
Видга засмеялся, продолжая идти. Но не дошёл: звенящая тьма
поглотила и лес, и луну, и ненавистного врага с его псом… Видга рухнул лицом
вниз и остался лежать.
Язык у Волчка был горячий и мокрый. Волчок, скуля, облизывал
его лицо. Видга оттолкнул собаку и сел. Первое, что он увидел, был его нож –
Лют не позаботился хотя бы затоптать его в снег.
– Это ты ударил меня?
Лют покачал головой:
– Нет, – и добавил: – Ты вот что… Пойдём-ка ко
мне. Пока не замёрзли оба…
26
Одинокое Лютово подворье стояло в самом сердце тёмного леса,
ничем не отгороженное от чащи, кроме жиденького забора. Лес и грозил ему,
нависая ветками над заснеженной земляной крышей, и сам же укрывал от всякого
недоброго глаза. За плечами вековых исполинов избушка стояла точно за надёжным
городским забралом. Подойдя к воротам, Видга не приметил внутри никаких
сторожей. Только вился над крышей пахучий дымок. Но во дворе тут же задохнулись
лаем злющие волкодавы: без боя не подойдёшь.
Окрик хозяина успокоил собак. Лют отворил калитку, и псы
умильно заскакали вокруг. Двое чужих были ими обнюханы со всей строгостью, но
вполне дружелюбно.
