Некоторые подвыпившие геи подходили к нашему столику, жали
каныгинские руки и отпускали шуточки по поводу заблудшего гетеросексуала
Серьги. На меня они не смотрели, а если и смотрели – то как на извлеченного из
желудка солитера или раздавленную мокрицу: с чувством стойкой брезгливости.
Быстро напивающийся Серьга вскоре стал героем вечера – как-никак именно он
сделал макет журнала. Я чувствовала, что все это не нравится Серьге, его
дремучее деревенское естество протестовало против сюрреализма происходящего;
ему было немного стыдно передо мной – особенно когда кто-то из апостолов
московского гомосексуализма обвинил девяносто процентов ничего не подозревающих
натуралов в латентной педерастии.
В самый разгар шабаша к нашему столику подсел Глебик
Народецкий собственной персоной! “Жив, курилка” – так и хотелось сказать мне и
хлопнуть Глебика по откляченному заду. За те годы, которые я его не видела,
Глебик еще больше обабился и усох в плечах. Его кожа никогда не была хорошей,
теперь же прогрессирующие прыщи и фурункулы были замазаны толстым слоем грима.
Но все равно – в некотором развязном обаянии отказать ему было невозможно.
– Ну, здравствуй, голубчик, – протянул Глебик свои
мокрые, порочно-красные губы к несчастному Серьге, – миленько здесь у вас,
миленько… И у этих дивных тореадоров попочки просто замечательные, цветник, да
и только! Не поверишь, даже хобот дыбится. А он у меня давно в бездействии в
связи со всякими организационными проблемами. Травят нашего брата, травят,
ханжи проклятые. Есть у меня парочка наших людей в московской верхушке, да и те
руками разводят… А это что за кошелка с тобой? – снизошел Глебик до меня.
– Это Ева, – представил Серьга, – а это Глеб, тоже
вгиковец.
– Ну, не напоминай мне этот колумбарий! – поморщился
Глебик. – Может, у нее и Адам есть? Я бы взял напрокат. Слушай, голубчик
Серьга, мои трансвестюхи шикарный анекдот рассказали! Представь, приходит
постылая жена домой, а там се несчастный муж парнишку охаживает молоденького.
Увидел эту зверюгу, свою жену, смутился, бедолага, и спрашивает: “Есть хочешь?”
Та ему: “Нет! Спасибо!” А он и говорит: “А я думал, ты меня сожрешь!” –
затрясся Глебик дробным смехом. – А вот еще один…
– Где у вас здесь сортир? – грубо спросила я.
– Да она просто дикарка, – жеманно возмутился Глебик.
– Я тебя провожу, – подскочил Серьга. Под возмущенные
взгляды Глебика мы удалились из зала. Серьга указал мне на лестницу, спускающуюся
в подвал, а сам скрылся в бильярдной, где рослая охрана, под многозначительные
охи гомиков, невозмутимо катала шары.
…В туалете, у огромного зеркала, сгрудились высокие,
крикливого вида девицы, в которых я не сразу признала мужиков-трансвеститов.
Они подкрашивали губы, оправляли накладные груди, подтягивали чулки, довольно
ловко сидевшие на их мосластых жилистых ногах. Видно было, что эти трогательные
жалкие создания переполняют впечатления от вечера.
– Шикарный кабачок, девки! Это вам не клиторами под
Большим театром трясти!
– Очень мило! А мальчики какие! Особенно этот, на
входе…
– Слушайте, у Виктюка новый красавчик завелся в труппе,
так у него балдометр – закачаться можно!..
Я зашла в кабинку, со злостью спустила воду, а потом
присоединилась к девицам: начала подкрашивать губы.
Один из мужиков заинтересованно поглядывал на меня в
зеркало, а потом протянул наманикюренную лапу к помадному тюбику.
– Какой тон, подруга?
Не удостоив его и взглядом, я выскользнула из туалета. Нашла
в бильярдной Серьгу, и мы вернулись в зал.
А там уже было то, чего я ждала весь вечер. Несколько
составленных в центре зала столиков оккупировал Володька Туманов со свитой.
Свита его, за исключением нескольких человек, была женской, что вызвало
нестройный глухой ропот в рядах гомосексуалистов. Но протестовать в открытую
никто не решался – критическая масса Володькиного тела намного превышала массу
худосочных гомиков, вместе взятых.
Володька чувствовал себя прекрасно – этому способствовали
молоденькие девчонки в его окружении, которые напропалую стали строить глазки
гомосексуалистам. Кроме них, вокруг Володьки вилось несколько молодых людей,
похожих на начинающих жиголо.
Я подобрала спину, напустила на лицо выражение скучающей
пресыщенности и молча прошла мимо Володьки, в то время как маленький Серьга
подскочил к нему и троекратно, по-русски, облобызался.
Мы снова сели за столик, и я углубилась в стакан с вином,
краем глаза держа в поле зрения Володьку. Мое появление вызвало у Туманова
смутное беспокойство, он то и дело поворачивал огромную лохматую голову в нашу
сторону. Наконец, не выдержав, направился к Серьге, присел за краешек стола.
Деревянный стул под Тумановым жалобно скрипнул.
– Что за человек? – грубым веселым голосом обратился он
к Серьге и указал на меня. – Почему не в тюрьме?
– Это Ева, – в очередной раз представил меня Серьга.
– Только не вздумай сказать, что эта дивная
экзотическая орхидея произросла в деревне Колокуды!
– Да нет, она из Питера.
– Милое дело, – обратился Володька ко мне, – а я тут
недавно зубы себе вставил, так что у меня мостов теперь, как на Неве. Кстати,
вам какой мост больше нравится?
– Поцелуев, – улыбнувшись, ответила я и посмотрела на
Володьку равнодушно-призывным взглядом.
– Если ты скажешь, что это твоя девушка, – я тебя
уволю, а перед этим удавлю! – пригрозил Володька Серьге.
– Да пошел ты! – огрызнулся Серьга. – Лучше тете Глебе
Народницкой кулаком погрози!
– Что, и она здесь? – удивился Володька; между собой
они уже давно причислили несчастного Глебика к женскому роду. – Прямо вся
вгиковская клоака сюда канализировалась.
– А я тебя предупреждал – не фиг сюда пидоров гнойных
пускать. Их теперь не выкуришь!
– Как вам может нравиться такая деревенщина? –
обратился Володька ко мне. – Никакой деликатности. У него же не пенис, а
мотыга.
– А у вас? – надменно разлепила губы я.
– А у меня – самонаводящаяся ракета “СС-300”!
– Ходить не мешает?
– Серьга, да она зубки показывает, – восхитился
Туманов, – хорошенькие зубки!
К столику уже подошел официант. Володька что-то шепнул ему
на ухо. Спустя несколько минут официант снова появился с кувшином вина и
блюдечком “бандерильяс”.
– Предлагаю выпить на брудершафт! – провозгласил
Туманов. – Вы мне кого-то напоминаете.
– Не обложку ли журнала “Плейбой”, на которую вы
дрочили в ранней юности? – Я сказала это, по-прежнему не глядя на Туманова,
который даже прикрыл глаза от восхищения. Интуитивно я выбрала единственно
верный тон, который мог зацепить Володьку: пошловато-откровенные реплики и
равнодушный взгляд в пространство.
