Аллергия, очень мило. Должно быть, Сирину смертельно надоело
стирать носки и трусы собственноручно, потому он и разошелся.
Кроме всей этой семейно-интимной лабуды, старух в фартуках,
стариков с шашками и детей в костюмах зайчиков, было еще несколько
полуофициальных фотографий: Сирии на какой-то конференции с указкой в руках и
погонами старшего лейтенанта; Сирии возле какого-то присутственного места с
погонами капитана; Сирии на банкете с погонами майора… Сирии без погон и
практически без одежды, исключение составляют демократичные сатиновые трусы, на
шашлыках, в окружении сугубо мужской компании.
Я переворошила фотографии – ничего, ничего, ничего! Сунув их
в пакет, я забросила его в недра тумбочки. Оставалась последняя надежда –
спальня. Но я уже знала, что и там ничего не найду.
Я была уже возле двери, когда неожиданная догадка чуть не
сбила меня с ног – последняя фотография, сатиновые трусы! Я опрометью вернулась
к тумбочке, вытащила пакет и достала фотографию на шашлыках.
Да! Да, да, да…
В компании полуголых мужиков отирался Александр Анатольевич!
Он был на заднем плане, лет на пятнадцать моложе, с еще не сломанными ушами, но
с коротким бобриком. Я не могла ошибиться.
Друг Сирина, позвонивший ему в утро накануне убийства.
Двадцать против одного – это и был Александр Анатольевич,
бывший коллега по ФСБ, или КГБ, или как там все это называлось… Мужики с
фотографии были поразительно похожи друг на друга – одинаковые короткие
стрижки, функционально-военные, никаких вольностей, только коллеги могут
выехать вот таким дружным коллективом на шашлыки.
Это была несомненная удача, ради одной этой фотографии
стоило отправиться сюда – теперь я могу, по крайней мере, предположить, кто
заказал Сирину убийство, Нимотси и Веньки. А та оперативность, с которой Сирии
выполнил заказ, та оперативность, с которой Александр Анатольевич связался с
Сириным, предполагали только искреннюю дружбу. Не исключено, что Александр
Анатольевич мог заказать Сирину и что-то еще…
Я заложила фотографию в сборник Юнны Мориц – на всякий
случай, – остальные положила на место, внимательно осмотрела все вокруг (не
осталось ли следов моего торопливого пребывания), погасила свет в комнате и
вышла в коридор. Там я постояла несколько секунд, лениво раздумывая, стоит ли
посетить еще и спальню – наверняка я не найду там ничего, кроме эстампа с
одинокой березой, аккуратной стопки белья и заправленной постели…
Неожиданный шорох у дверей заставил меня насторожиться. Вся
вечерняя удаль испарилась из меня, как вода из луж знойным летним полднем. Одну
ниточку ты получила, так что поклонись обстоятельствам в ножки и сделай
ручкой!..
Я аккуратно отжала замок, приоткрыла дверь, но выйти из
квартиры не успела.
Дверь с треском распахнулась, оглушительный удар сшиб меня с
ног и бросил на пол… Нос оказался предательски хлипким, кровь фонтаном хлынула
из него и оказалась соленой на вкус – я даже не подозревала, что она похожа на
соевый соус, которым нас с Иваном угощал в далекие вгиковские времена знакомый
китаец Ли…
Пока я разбиралась со своими мимолетными, а потому – острыми
ощущениями, возле самой моей головы, размазанной на линолиуме, щелкнул затвор.
И спустя секунду я увидела высокие ботинки на шнурках – сначала одну пару, а
потом две других. Первая пара еще хранила следы дисциплинированной утренней
чистки, но на подошвы уже налипли комья грязи и какой-то строительный мусор,
несладкая у вас работа, ребятки!..
Мне ловко завернули руки за спину и защелкнули наручники –
это вообще казалось фантастикой, во всяком случае, мои запястья отказывались в
это верить, а потом я получила ощутимый удар в пах. И прежде чем боль
расстроенной струной прозвучала в голове, успела подумать: счастье, что ты не
мужик, иначе детородные органы тебе отбили бы напрочь…
– Лежать, сука! – с остервенением заорала первая пара
ботинок, в то время как две другие мгновенно рассыпались по пустой квартире с
надсадным криком: “Милиция! Всем на пол и руки за голову!"
Квартира надменно молчала, и через несколько минут, а может
быть, секунд милиционеры вернулись ко мне.
Кто-то из милиционеров обшарил мой тощий рюкзак:
– Негусто!
Я аккуратно повернула голову на взволнованные азартные
голоса, в которых чувствовалась досада гончих, не доставших лису:
– Больше нет никого, черт…
Если никого не было, то отыграться нужно было на мне.
– Поднимай его, – сказал один из милиционеров. Меня
оторвали от пола, как легкий надувной матрас, я тут же облила куртку кровью и
втайне порадовалась, что не надела на это рискованное мероприятие свое новенькое
пальто с претензией на стильность.
Передо мной стояли три милиционера с автоматами наперевес,
один из них поддерживал меня за шиворот. У милиционеров были решительные лица
борцов с организованной преступностью.
– Добрый вечер, – ляпнула я, проглотив сгусток крови.
– Да это баба, – присвистнул один из блюстителей
порядка.
Я посмотрела на своих мучителей с достоинством – насколько
мне позволяла разбитая физиономия.
На лестничной площадке, привлеченные возней и нестандартными
криками, как пираньи запахом свежей крови, начали собираться жильцы.
Один из милиционеров занялся потенциальными свидетелями:
старухой полуночницей в войлочных шлепанцах и ее великовозрастным очкастым
внуком.
– Знаете ее?
Свидетели сдали меня тут же: никогда не видели, никогда не слышали,
здесь мужчина живет, очень интеллигентный человек, часто в командировках,
подъезд у них на сигнализации и эта квартира тоже.
Если бы меня не поддерживали за шиворот, я бы просто упала
от невозможности, сюрреалистичности ситуации: наемный убийца Сирии,
оказывается, не только платил по счетам, но и ставил квартиру на сигнализацию!
Эта мысль показалась мне такой абсурдной, что я начала
смеяться – сначала тихо, а потом все громче и громче. Это привело милиционеров
в полную растерянность; державший меня даже ослабил хватку.
– Чего это с ней? – спросил он.
– Не видишь, шок. Морду-то ей вытри! Мой смеющийся рот
вытерли какой-то сомнительной тряпкой, которую нашли тут же, между аккуратно
составленных ботинок Сирина – видимо, ни у кого из милиционеров не нашлось
платка или они решили не пачкать его о жалкую квартирную воришку. А я и была
для них жалкой квартирной воришкой, мелкой рыбешкой, случайно застрявшей между
крупных ячеек профессионального трала. Их несколько смущало мое гордое
одиночество, оно переводило риск и отвагу совершенно в другую плоскость;
столько усилий – и только для того, чтобы заломить руки субтильной дамочке –
гора родила мышь…
– Ну что? – сочувственно сказала я воинственным
представителям закона. – Гора родила мышь?
