Я растянулась на ковре – может быть, вес потому, что и
Господь Бог тоже мужчина, не лишенный маленьких слабостей, он не прочь
исподтишка взглянуть на маленькую раковину женского уха…
Я была уверена, что завтра или послезавтра, но Серьга
обязательно позвонит мне – и не только потому, что я могла ему понравиться, это
как раз было делом десятым.
Во-первых, еще во ВГИКе он отличался страстью к извинениям,
это называлось у него “похмельным синдромом” и служило чем-то вроде огуречного
рассола после пьянки. Он методично обходил всех, кому успел подгадить в период
алкогольной невменяемости, и уныло извинялся. Он не успокаивался до тех пор,
пока жертва его словесных или кулачных подвигов, плюнув на все, не говорила:
“Все в порядке, старичок, знаем мы эти твои неконтролируемые импульсы. Иди с
Богом!"
И, во-вторых, я была как-то связана с Аленой, рано или
поздно это всплывет. Безнадежная, почти преступная страсть к ней была не
изжита, я это видела, портрет Алены тоже на это намекал, шрамы на холсте больше
походили на страстные поцелуи…
Нет, за марийского гения Серьгу можно не беспокоиться – он
сделает все, что найду нужным я. Его вполне можно использовать вслепую.
Стоп-стоп, а почему вслепую?
Я даже приподнялась от этой мысли, иглой прошившей мне
сердце. Почему вслепую? Ведь можно рассказать ему – если не все, то многое.
Тогда ты получишь союзника, который вполне осознанно поможет тебе, а то, что он
поможет, не вызывало сомнений. Он учился во ВГИКе, а ВГИК всегда похож на
ген-мутант, он напрочь меняет химический состав крови, он вовлекает любого
зазевавшегося в странную игру с жизнью, так похожую на кино…
Серьга вхож в порочный круг Туманова, он уже не может
вызвать подозрений, как не может вызвать подозрений почтальон или разносчица
молока. Если ты посвятишь его – можно напрямую спросить об Александре
Анатольевиче и о многих других. Искушение переложить на кого-то хоть часть
адской работы было таким сильным, что я даже затрясла головой.
Нет.
Нет, ты не имеешь права использовать его таким образом. Ты
не можешь быть уверена в нем настолько, чтобы он стал не только частью твоего
плана, но и частью тебя самой. Серьга был открыт, наивен, простодушен, как
эвенк со стойбища. И все эти достоинства автоматически оборачивались
недостатками, стоит только посвятить Серьгу в суть происходящего. Кроме того,
он от нечего делать стал крепко выпивать, и его вгиковские, часто комические
алкогольные вспышки теперь приобрели мрачно-затяжной характер. Полоснуть ножом
Туманова, как он делает это с портретом Алены, у него вполне может хватить ума,
но вот хватит ли сил? Мне нельзя светиться, а Серьга, с его горячностью,
засветит меня обязательно.
Он засветит меня обязательно, кем бы я ни представилась –
подругой Алены, сотрудником Интерпола, агентом ФБР, далай-ламой… Пусть все
остается, как остается, и я останусь при своем – мститель, карающая десница,
тать в ночи…
Нет, своей собственной роли я никому доверить не могу.
Я еще несколько секунд пролежала неподвижно, закрыв глаза, и
страсть к поискам соучастника прошла сама собой.
Теперь нужно набраться терпения и дождаться каныгинского
звонка.
Но ждать просто так я не хотела.
У меня оставался запасной вариант – Сирии.
Пока в лагере любителя ритуальных услуг Туманова наблюдается
ленивое послеобеденное затишье, самое время навестить берлогу Сирина. В удачу я
верила мало – Сирии был кондовым осторожным профессионалом, – но попытаться
стоило. Ключи от ларца сириновых тайн манили безопасностью и относительной
несложностью предприятия. Адрес был четко пропечатан в паспорте гражданина
Дрондина, оставалось только доехать до места на подходящем виде транспорта и
открыть дверь.
Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий день,
пока Серьга будет приходить в себя, подъедать нарезанную толстыми ломтями
колбасу и отпаиваться рассолом.
Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы на
месте не тратить время на ненужные поиски, – записные книжки, фотографии,
кассеты, всю канцелярскую мелочь, в которой заключена информация о долгой жизни
Сирина.
Лучше всего отправиться туда поздним вечером – судя по
адресу, район был рабочим, а работяги предпочитают сидеть вечерами дома,
попивая водку и потрахивая своих расплывшихся жен. У них нет кобельков
мастино-наполитано, которых нужно прогуливать ближе к полуночи, а их детки
предпочитают грабить ларьки в другом конце города.
Я переписала адрес Сирина на листок бумаги, а потом сожгла
паспорт в малахитовой пепельнице – лишняя улика; Венькин браслет многому меня
научил.
Я бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда же
положила перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют, а мне совсем не
хотелось оставлять там визитную карточку своих папилляров.
"Ну ты прямо пролетарский Джеймс Бонд! – восхитился
Иван. – Штандартенфюрер Штирлиц, партайгеноссе Борман, адмирал Канарис и наш
человек в Гаване. Только стреляющей авторучки не хватает. Испортили тебя
дублированные шпионские фильмы!"
"Во-во! В небесах шпиен летит и яичками звенит, – проявил
свой поэтический талант Нимотси. – Он перчатки натянул и на микрофильм
срыгнул!"
Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что в их
замечаниях много справедливого, все происходящее мало походило на правду. И
оставалось для меня безумной игрой. А игра предполагала наличие перчаток, все
грабители банков вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась за
кадром.
Ну а пока она не пришла – выше голову и смейся, кажется, так
было в первых тактах забытой мелодии двадцатых годов.
Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела себя
в зеркале – никакого макияжа, стандартные джинсы, куртка; если я когда-нибудь
стану трупом, то следственная группа намучается с моей безликой усредненностью.
Ключи позвякивали в пустом рюкзаке – из предосторожности я больше ничего не
взяла.
Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.
* * *
…В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках, одном
из самых унылых московских районов. Панельные многоэтажки, второсортные
сталинские дома и хрущобы никак не хотели складываться в пасьянс и перемежались
длинными железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и
предприятий.
Я довольно быстро и – главное! – без посторонней помощи
нашла дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой, определила подъезд
и независимо вошла вовнутрь. Квартира Сирина была на предпоследнем этаже, куда
я поднялась, никого не встретив.
На сирийской лестничной площадке, очевидно, жили поклонники
московского “Спартака” – вся стена была изгажена клубной символикой. Туда же
вклинились фанаты группы “ДДТ” и камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ
Курта Кобейна.
