– Не иначе от Спилберга.
– Дурища, если бы я получил предложение от Спилберга,
то принес бы “Кампари”. Соображать надо.
– Поздравляю.
– Это я тебя поздравляю. Ты тоже в деле. В коридоре
выла кошка Соня.
– Ну, доставай наши жестянки, обмоем. И со жратвой
сообрази чего-нибудь, а я сейчас.
И, пока я тупо разглядывала замороженных мертвых креветок,
исчез. После недолгой подозрительной возни хлопнула входная дверь.
Нимотси появился спустя час. Все руки его были в страшных
царапинах.
– Вот курва, – выругался Нимотси, – все руки
испохабила… Есть у нас что-нибудь антисептическое?
Это был праздный вопрос, потому что из всех медикаментов у
нас имелись анальгин, активированный уголь и горчичники.
– А что у тебя с руками? – я заподозрила недоброе. – Ты
что…
– Именно, – сразу развеселился Нимотси. – Завез эту
суку-кошку к чертовой матери в Свиблово. Я об этом целый год мечтал.
– Ты с ума сошел! – Старуха Элина Рудольфовна любила
Соню-нимфоманку до самозабвения. – Она же нас выгонит… Она же на нас в суд
подаст!
– И хер с ней! Ты теперь в этом гадюшнике не живешь. Я
получил работу, понимаешь?! Завтра сваливаем отсюда к чертовой матери…
– В Свиблово?
– На метро “Аэропорт”. Я там квартиру снял. Как тебе
метро “Аэропорт”?
– Решил влиться в стройные ряды отечественной
кинематографии? – Метро “Аэропорт” славилось обилием живущих там киношников.
– Ни Боже мой! Вливаться будешь ты. А я завтра улетаю.
В Грецию, между прочим. Ты сидишь на хате, строчишь сценарии, то есть
занимаешься своими прямыми обязанностями… Тебя же пять лет учили чему-то.
– А что писать?
– Сначала хряпнем по маленькой, а потом я тебе скажу. –
Нимотси проворно разлил мартини по стаканам:
– Ну, за нас с вами и за хрен с ними!
– Рассказывай, – потребовала я.
– Видишь, мы без него обошлись. – Нимотси
сосредоточенно слизывал кровь с израненной руки. – И без его дамочек, и без его
стратегии сраной!..
Все это относилось к давно умершему, но все еще неизжитому
Ивану, к которому у меня не осталось ничего, кроме смутной любви оставленной
женщины, а у Нимотси – ничего, кроме смутной ненависти поверженного соперника.
Но это были единственные чувства, в которых мы нуждались, – единственные в
нашей теперешней, унылой, как стоячая вода, жизни.
– А я тебе “Водный мир” принесла, – вовремя вспомнила я
про воду.
– В гробу я видел твой “Водный мир”, – сказал Нимотси,
но ассоциации по поводу воды у него тоже возникли. – А вот эти бледного вида
морепродукты очень даже ничего, кто бы мог подумать. – Нимотси обсосал креветку
и выплюнул слюдяной смятый панцирь. – Нет, все-таки в природе первоначального
накопления капитала есть своя неизъяснимая прелесть, ты не находишь?
Я не находила. Только вчера, к неизбывной тоске и ужасу, у
меня увели потертую сумку с видсопрокатными залогами и кассету секс-мультяшек в
придачу – об этом я не преминула пожаловаться стремительно обуржуазившемуся
Нимотси.
Нимотси покровительственно захохотал и вытащил из кармана
пальто (я тут же поняла, что пальто это, верный соратник сногсшибательных
ботинок, никогда не будет сниматься) мятые, скатанные в комок купюры.
– Сколько у тебя долгу, галошница?.. Ну, здесь хватит,
сколько бы ни было…
– Ты бы снял пальто, не в чуме, – посоветовала я.
– Не могу, – с интонациями пятилетней давности пропел
Нимотси, – у меня подмышки вонючие. А насчет секс-мультяшек – можешь заказать
кассету. И что-нибудь из жесткого порно.
– Ты с ума сошел! У нас благопристойный видеопрокат –
женщины с детьми и профессура с ризеншнауцерами основной контингент. Так что
самое жесткое порно – это “Волшебная лампа Аладдина”. А что это тебя на порно
потянуло? Решил наконец излечиться от импотенции, чтобы провинциальных
актрисулек на пробах трахать?
– А я уже излечился. Разве твой покойный гуру не сказал
тебе, что большие деньги всегда сексуальны?
– Не дожил до больших денег, потому и не сказал.
– А мы вот с Гобой дожили, коза моя жертвенная! Не
придется тебе больше крупами питаться и сырой морковью! Мы в работе, да еще в
какой! – Нимотси хлопнул мартини и быстро заговорил:
– Снимать будем жесткое порно с садомазохистическими
вариациями – ну, плеточки там из кожи, жилеточки черные, ой-ой-ой, шапчонки
гестаповские, наручники, не мне тебя учить… Плеточки лучше со свинцовыми
наконечниками – чтобы в кровь нежную спинку любовников… И не вздумай возражать!
– Вздумаю.
– Так и знал… – Нимотси отправил в рот несколько еще
теплых трупиков креветок… – Так и знал. Ты ханжа, Мышь. “Вздумаю, вздумаю”, а
сама в порножурнал вашей сумасшедшей эстонки писульки пописывала.
Это была правда. Два года назад денег не было вообще,
Нимотси же хотел есть каждый день, и я согласилась на предложение Сирье Рауд,
томной, немного заторможенной однокурсницы крутой лесбиянки Алены Гончаровой,
моей неизменной соседки по общежитскому блоку.
Сирье издавала в Таллине русскоязычный псевдоэротический
журнал “Вадим” – для него я и писала что-то вроде новеллок. Рассказы были
безобидные, даже слово “член” в них стыдливо опускалось, – так, почти
стерильные вариации на тему хорошо вымытых тел, идеально подходящих друг к
другу.
– Во-первых, журнал был эротический, – почему-то
покраснев, начала оправдываться я, – а эротика и порнография – это две большие
разницы.
– Но описываемый процесс одинаков, – резонно заметил
Нимотси. – И оргазм наступает в любом случае. И даже множественный. Так что
держи ключи.
И он опустил в мой стакан с нетронутым мартини два ключа на
кольце.
– Один от парадного, другой от квартиры, не перепутай.
Второй этаж, железная дверь, цифирька “десять” вверху. “Десять”, не забудь.
Говорят, в этом доме Фазиль Искандер живет, еще не почивший классик. Так что
будете в унисон пишмашинки насиловать – он для вечности, а ты для низменных
страстей. Он – свое, ты – свое.
– Что – “свое”?
– Да порносценарии, – потеряв терпение, грубо сказал
Нимотси. – И позабористее. Чтобы кровь и сперма стыли в жилах и каналах!..
– Не могу. Это извращение.
– А в занюханном видеопрокате сидеть, в продуктовом
магазине – между огурцами и кильками в томате – это не извращение?
Я молчала.
Я почему-то думала о кошке Соне, завезенной в пролетарское
Свиблово; о старухе Элине Рудольфовне, для которой эта несуразная кошка была
единственным близким существом, – я словно подсматривала в растрескавшееся
мутное зеркало моей будущей жизни с обязательной кошкой, грелкой и китайскими
магнитными стельками от всех болезней в финале.
