В комнате было темно, мягкий свет шел только от экрана
монитора, на котором застыли два изображения не похожих друг на друга людей.
Попискивала легкомысленная электронная музыка, похожая на китайские
жизнерадостные гимны времен культурной революции.
Витенька, сломленный спиртным, уже лежал головой на
клавиатуре.
– Ну, хватит игрушку гонять, глаза попортишь, – призвал
спящего Витеньку Влад, – или за столько лет не насмотрелся?
Витенька не отзывался.
Влад с трудом поднялся, опрокинув на ходу банку с маслинами,
и направился к компьютеру. Затем небрежно сбросил голову своего ассистента с
клавиатуры и вытащил дискету.
И повернулся к двери, ко мне.
Я инстинктивно отпрянула, хотя понимала, что видеть меня он
не может.
А дальше последовало совсем уж странное: Влад, сопя, отогнул
ковер, вынул паркетную половицу и сбросил туда дискету.
– Так-то лучше, – сам себе сказал он, – и нет никакого
корпус деликт…
Я осторожно поднялась и направилась к себе в комнату. Мне не
нужны были чужие тайны, я не знала, что делать со своими.
Но едва я улеглась в кровать, как дверь комнаты отворилась,
и в нее просочился Влад. Стараясь не шуметь, он снова присел на пол, сцепив
руки под острыми, нескладными коленями. Я не знала, сколько времени мы пробыли
вот так, рядом, в темноте. Я слышала его прерывистое дыхание, а он, должно
быть, слышал мое, слишком спокойное, слишком деликатное для сна. И не верил
ему.
Иначе зачем ему было спрашивать тихим и неожиданно трезвым
голосом:
– Ну что, с возвращением?
– Похоже на то, – я выбрала нейтрально-отстраненный тон.
– Давно не спишь?
– Не знаю. Сейчас день или ночь?
– А какая разница? Прошло двадцать три часа плюс шесть
часов на твою сборку и замену элементов… Вот и считай…
Мы помолчали еще.
А потом я бесстрашно спросила, как в детстве, когда мне
хотелось поскорее вырасти, как будто это обещало сплошной праздник и короткую
независимую стрижку вместо крысиных хвостов:
– А какая я буду?
– Такая же. Такая же, как была, – не сразу ответил
Влад. – Не обольщайся на этот счет. Если тебе нравились дожди в начале весны,
то и будут нравиться, и глаза увидят то же, что и видели, и гриппом болеть
будешь так же. Вот разве что за сиськи тебя кто-нибудь похвалит.
– Это обнадеживает. Кстати, мы даже не познакомились
по-настоящему. Меня зовут Ева, – пустила я пробный шар. Имя прозвучало
естественно, оно уже было приручено и теперь стояло смирно, подсунув голову под
мою ладонь, – Ева.
– Сочувствую, – равнодушно сказал Влад.
– Наверное, я должна поблагодарить вас.
– Можно не утруждаться. Деньги-то заплачены. Ты
платишь, я делаю работу. Да-а… “Фэци квод потуи, мэ-лиора потэнтэс”…
– Это латынь? Я не знаю латыни.
– Я сделал, что мог, – кто может, пусть сделает лучше.
– Вы всегда изъясняетесь на латыни?
– Нет. Иногда перехожу на французский. Если много
выпью.
– А что еще вы делаете, когда много выпьете?
– Иду спать. Вам тоже советую. Еще день отлежитесь, а
потом Витенька отвезет вас в Москву. Через три дня снимем швы. И никакой
самодеятельности с повязкой, – он помолчал, – Ева. Иначе будете биты.
– А я быстро к нему привыкну, к новому лицу? Не будет
никаких затруднений?
– Главное, не оставить его где-нибудь, приняв за чужое.
– Я не видела его в темноте, только полоска зубов из-за раздвинутых в ухмылке
губ – влажно блестевшая. – Привыкнете, куда денетесь. И не давайте ему свободы,
новые лица так и норовят тебя подставить. Держите ухо востро, мой вам совет.
– Спасибо, я учту.
И я вдруг подумала, что мы с ним обращаемся друг к другу на
“вы”, первое знакомство, недорогой, но респектабельный ресторан, свечи и даже
цветы, самое время писать друг другу благоглупости на салфетках.
– Странно, что сейчас вы со мной на “вы”. Вчера вы не
были так почтительны.
– А я и не почтителен. Просто много выпил.
– Вы женаты, Влад?
– Нет.
– Если все обойдется… Если удастся, я хотела сказать…
Можно мне пригласить вас на ужин? Когда-нибудь?.. – Я была под защитой маски, и
это позволяло мне нести всякие милые пустяки, от которых я в ужасе бежала бы
еще неделю назад – ты становишься кокеткой.
Хорошо, что не кокоткой.
Не очень бы и удалось тебе в этой вратарской маске. Ты бы
еще коньки надела и тогда приглашала бы молодого человека в-“Славянский базар”…
– Нет. Не стоит приглашать меня на ужин.
– Даже если все образуется как нельзя лучше и я получу
именно то лицо, которое вы мне напророчили?
– Тем более нет… Поменять лицо – это все равно что
по-крупному солгать. Сжульничать в игре. И чем лучше оно получится, тем
изощреннее будет ложь. А начав лгать, уже невозможно будет остановиться.
– Вы забыли что-нибудь добавить по-латыни.
– Тогда пришлось бы вам переводить. А я устал сегодня.
Чертовски устал. Но перед тем как уйти, хочу посоветовать вам одну вещь…
– Сугубо медицинскую.
– Нет, о медицине мы будем говорить завтра и на “ты”…
Если вы уж выбрали это имя… А вы ведь выбрали это имя?
– Но…
– Держите его в узде, иначе оно черт знает куда вас
может завести. И черт знает кто слетится на него, людям нравятся такие имена,
они их интригуют. Опасайтесь его.
– Мне есть чего опасаться, кроме имени.
– Вам виднее. Но это только в кино девицам с таким
именем достается самый лучший парень, самая породистая собака, самая свободная
страна и хэппи-энд в финале.
– Господи, что вы знаете о кино?
– А вы?
Стоп-стоп, тебя проверяют, закидывают крючок с наживкой из
твоей прошлой жизни… А тебя больше не касается твоя прошлая жизнь, с ее пишущей
машинкой и уймой сценариев. Но, возможно, тебе наконец-то удастся завести
длинные ногти, которые не будут ломаться о жесткую клавиатуру, особенно о
клавишу заглавных букв… Ева обязательно отпустит себе длинные ногти. Холеные
длинные ногти, если все закончится благополучно.
– Лет пять не была в кинотеатре.
– А я ненавижу кино. Ненавижу, но большинство строит
жизнь по его правилам, так что ничего поделать нельзя. Вытаскивают
одну-единственную историю и гонят до самого конца. А всем эпизодическим
персонажам – либо пуля в голову, либо реплика в массовку. Дерьмово быть
эпизодическим персонажем, а?
