Я перевела дух – теперь хоть что-то прояснилось. И когда я
решила, что делать, стал вопрос – как это делать. У меня не было даже
заграничного паспорта, а светиться сейчас и оформлять его было чистым безумием.
Должно быть, существовали еще и нелегальные пути, которые вполне могли настежь
открыться с моими двенадцатью тысячами долларов, но беда моя состояла в том,
что я всегда была законопослушна и, даже за квартиру платила исправно.
"Законопослушна-то законопослушна, – поддел меня Иван,
– а задница того и гляди загорится. Делай нелегальный паспорт и дуй до горы”.
"Во-во, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, –
вклинился Нимотси, – а бьют, между прочим, не по паспорту, а по роже, во всяком
случае, эти два ташкентских брата-акробата”.
Это было дельное замечание, но я пропустила его мимо ушей.
Идея с нелегальным паспортом показалась мне симпатичной, но совершенно ко мне
неприменимой. Каналы добывания подобного рода документов были мне неясны и
знакомы только по французским полицейским драмам, которыми одно время увлекался
Нимотси.
И тут я вспомнила об Алене Гончаровой, надменной
преуспевающей суке из Питера с богатым лесбийским прошлым. Сама по себе Алена
была любопытна только нестандартной сексуальной ориентацией, а вот ее родители
вполне могли представлять для меня интерес. Ее мать заведовала паспортным
столом, а отец занимал высокий пост в питерской таможне.
Можно было уехать в Питер и…
"И что? – ухмыльнулся Иван. – Вываливать на голову
честной трудящейся лесбиянки свою криминальную историю с двумя свежими трупами
вместо соуса? Очень интересно было бы посмотреть на ее реакцию”.
"А также на реакцию се высокопоставленных папиков, –
добавил Нимотси, – так они и бросятся из-за неизвестной им занюханной Мыши
рисковать своей карьерой и положением”.
Н-да, не в бровь, а в глаз. На этом варианте можно было
заранее ставить крест.
"Вот если бы это была я, – всплыла вдруг Венька, – уж я
бы нашла, чем ее пронять!"
И чем же?
"Обольстила бы эту твою Алену, влюбила бы в себя. За
неделю бы управилась. У таких людей любовь сразу и навсегда, до первых ног,
которые длиннее, и лучше держать их на коротком поводке… Но не суть. Так вот,
влюбила бы в себя, а потом подала бы какую-нибудь историю, да позабористее.
Чувство опасности и экстремальная ситуация сближают влюбленных. Она бы для меня
в лепешку разбилась”.
Так то для тебя.
Я прожила с Аленой в одном блоке уйму лет, и ей даже в
голову не пришло положить на меня глаз. Не в ее вкусе, без изюминки, здорового
цинизма и авантюрной жилки, полная преснятина.
"Вот если бы тебе измениться, – вздохнула Венька, –
хотя бы чуть-чуть Стать другой…"
"И каким образом? – непотребно заржал Нимотси. – Кожу,
что ли, перетянуть с задницы на рожу? Может, посвежеешь и не будешь такой
законченной идиоткой”.
"Хорошая идея, – вдруг прорезался Иван, – и не только
для этого конкретного случая. Действительно, хорошая идея. Для всех ты
исчезнешь в своем прежнем качестве, а пройдет время, и всплывешь, как Борман в
Аргентине, натурализуешься в Богом забытом сеттльменте, но уже под другой
личиной. Годится такой вариант?"
Это не вариант. Если ты имеешь в виду пластическую операцию…
"Фи, как грубо, – поморщился Иван, – я бы остановился
на термине “легкая корректировка лица”.
И что – прикажешь записываться на прием в Институт красоты и
там подвергаться мучениям на глазах у всего доблестного ГУВД? Фильмам с
подобными героями и сюжетными закидонами присваивают обычно категорию “Б”, не выше.
"Зачем же Институт красоты, – вдруг сказала я себе, идя
на поводу у своих мертвых друзей, как в былые времена. – Зачем – когда есть
Лева Лейкинд? Мысль не такая абсурдная, как кажется на первый взгляд, – почему
бы к нему не подкатиться?"
Лева Лейкинд был одним из Гулиных мужей и, кажется, неплохим
пластическим хирургам. Этот совершенно не правильный московский еврей
гекалитрами дул чистейший медицинский спирт, тащился только от “Лэд Зеппелина”
и принципиально женился не на соплеменницах, а на самых отъявленных, самых
отпетых “шик-сах”. В его обширной коллекции, кроме татарки Гули, были еще
кореянка Соня, казашка Айгуль и мулатка, имя которой я напрочь забыла.
В Москве Лева был один как перст – часть его родни осела в
Израиле, часть – в Америке, где-то под Чикаго. Несколько раз мы выпивали с ним
в разных компаниях – уже после того, как он сбежал от Гули, оставив ей мальчика
по имени Ленчик.
Я чем-то нравилась ему, он даже пару раз подвез меня в
Бибирево и даже дал уговорить себя на кофе.
Но дальше кофе дело не пошло. И когда в следующий (и
последний) раз я оказалась на попойке в его запущенной квартире на проспекте
Вернадского, суть его интереса ко мне всплыла сама собой.
Он, как всегда, исподтишка наблюдал за мной целый вечер, а
потом сказал: “Все-таки ты мне нравишься, мать”.
Я не могла с легким сердцем сказать того же – Лева был не в
моем вкусе: чудовищно густая копна черных проволочных волос, синий от щетины,
всегда наспех выбритый подбородок, слишком тонкие немужские пальцы и горбатый
нос, Эверестом возвышающийся над всей остальной плоскостью лица.
Но, в конце концов, не так уж часто я слышала в своей жизни
“ты мне нравишься”. И ради одного этого была готова переспать с ним на той же
продавленной кушетке, на которой мы угнездились вместе с водкой.
Но следующая тирада не оставила во мне никаких сомнений:
– Знаешь, я бы поработал с твоим лицом, и отдаю на
отсечение свои несчастные гениталии – нам обязательно удалось бы что-то
проявить.
– Да? – глупо сказала я.
– Никаких сомнений! Это как кусок камня, в котором
определенно что-то есть… Или как кусок глины, который нужно размять. Роден был
бы счастлив, не говоря уже о Микеланджело.
– Это ты-то Микеланджело? – сглотнув обиду, усомнилась
я.
– В некотором роде. Профессия обязывает. Так сказать,
професьон де фуа.
– Тогда, может быть, начнешь с себя?
– Сапожник без сапог, ты же знаешь. И потом, женщинам
нравится этот вопиющий семитский вариант внешности.
– Не могу быть с ними солидарной.
– А я и не настаиваю.
Мы чокнулись, допили водку, закусили ее маринованным чесноком,
водившемся в доме Левы в угрожающих количествах, и расстались навсегда.
…Обо всем этом я вспомнила сейчас, сидя на ковре в комнате
Гулиных старших детей.
И подумала – почему нет? Деньги у меня были, а другого
выхода не было. И как только это решение пришло, я сразу почувствовала, что
смертельно хочу спать. В конце концов, я заслужила это. Хотя бы потому, что
осталась жива.
