– Тебя же выпустили, – поймала я его и наконец-то
перевела дух: все не правда, не правда, не правда!
– Они свернули производство, и все. Возле их сраных
частных владений какие-то людишки шарашиться стали, и на рожах у них было
написано, что – Интерпол.
– Так прямо и было написано?
– Нет… Это я потом вроде как узнал. Они всех убили, на
всякий случай, для проформы. И Львовского волчару тоже – туда ему и дорога,
гаду, он Юленьку больше всех мучил… А меня один из охранников вывел, еще до
того, как резня началась, грек, отличный парень, забыл, как зовут. Я его
морфием снабжал, у него мать от рака умирала, а потом еще оказалось, что
старший брат в Москве учился… Я у него пересидел, не знаю сколько, их
допрашивали – всех, кто охранял, – люди из Интерпола, но они-то ничего не
знали, на виллу их не пускали, жили рядом, в маленьком доме, и звукоизоляция
была… Этот грек, забыл, как зовут, он меня в Румынию отправил, а там из
Констанцы в Одессу… Но они все равно меня достанут, я один все знаю… Я один!
Они меня найдут и убьют…
– Ну, пока не нашли – идем спать. Утро вечера мудренее.
– Ни хера не мудренее, в том-то вся и печаль. А если не
найдут… Нет, найдут, они ловкие ребята! Я и сам скоро сдохну… Скоро сдохну, я
чувствую… Мне кайф нужен, хотя бы два раза в сутки, тогда я продержусь… Хотя бы
два раза… Всего лишь два раза. Мышь…
– Вставай, ты замерзнешь здесь, голый, на полу…
– Хорошо, хорошо… Но ты тоже иди со мной. Не оставляй
меня, ладно? Я к тебе приехал, у меня больше никого нет, а сам я быть не могу,
не могу… – Он снова затрясся.
– Ну, успокойся! Я здесь, я никуда не делась. Завтра
приедет один человек. И мы решим, что делать.
– Какой на фиг человек? Только ты и я, ты и я!..
– Хорошо, пусть ты и я.
– У тебя есть деньги?
– Если тебе нужно купить наркотик – я не знаю, где его
достать, я правда не знаю…
– Я знаю, но дело не в этом. Нужны баксы – все, что
есть. У тебя ведь есть, да? Мы уедем завтра. Сначала куда-нибудь на восток, за
Урал, подальше… Потом – на Чукотку, оттуда можно свалить в Штаты через Аляску
или остаться в Канаде. Конечно, остаться в Канаде, там леса, территория
зашибись. Хочу подохнуть где-нибудь в приличном месте.
– Никуда я не поеду. И тебя не пущу. Тебя лечить надо,
друг мой Нимотси, вот бы Иван на тебя посмотрел…
Он снова ударил меня, очень уж легко у него это получалось.
– Дура! Тебя все равно достанут, даже наверняка – если
не те, то эти.
– Господи, я-то тут при чем? Писала сценарии на заказ,
и все.
– Ага, а потом по этим сценариям людей пачками на тот
свет отправляли. Целку-то из себя не надо строить, не в яслях “Теремок”. Ты
что, сможешь доказать, что ничего не знала?
– Кому доказывать? Интерполу из твоего больного
воображения? И вообще, – я страшно устала, я хотела спать, – если ты так трясся
за свою шкуру, то почему не остался в просвещенной Европе, не пошел, подняв
лапки, в какую-нибудь полицию?
– И что бы я сказал? Их убивали, а я смотрел? Смотрел и
не жужжал?
– Ну, тогда просто натурализовался бы в какой-нибудь
Голландии под личиной грека-киприота. Там наркотики легализованы, так что
вообще никаких проблем, их даже бесплатно выдают, чтобы раньше времени не
загнулись такие конченые типы, как ты.
– Конченый тип, конечно… Европа маленькая, вся на
ладони, просматривается, как только что отремонтированная кухня без мебели… Там
не спрятаться. – Он страдал манией преследования. Ясно: целый букет психических
заболеваний, бедный мой Нимотси, представляю, как бы цинично смеялся Иван. Для
Веньки это был бы только повод для сюжета, не самого лучшего – маленькая
предательница…
– Тогда почему Канада? Отправляйся в Колумбию
куда-нибудь, поближе к джунглям и медельинскому картелю, милое дело.
– Не добраться… Я не доберусь, сдохну. Мне всего ничего
осталось.
Мне надоело слушать его бред.
– Ну, если тебе всего ничего осталось – тогда пусть эти
твои “они” найдут тебя, и никакой трагедии, какая разница – месяцем раньше,
месяцем позже.
– Не хочу умирать, не хочу, – заскулил он.
– Что ж ты так цепляешься за жизнь, если не можешь
жить? – Я наконец-то оторвалась от Нимотси и вышла из кухни, насквозь
пропитанная его бредовым отчаянием.
– Я не хочу умирать, потому что там будут они, – бросил
мне в спину Нимотси трезвым спокойным голосом. – Там, куда все попадают после
смерти. Там будут они, все, кого убили. И мне нечего будет сказать им. Нечего.
И вот этого я боюсь больше всего…
Он пришел в комнату, голый и тихий, лег рядом со мной,
прижался ко мне, как ребенок, – так крепко, так отчаянно крепко, что я чуть не
заплакала.
И почувствовала, что напряжение вдруг отпустило его
наконец-то; и, как бабочка из куколки, вылупился тот, прежний Нимотси, который
целовал меня в аэропорту и которого я никогда не забывала.
– Все хорошо, все хорошо, – шептала я ему.
– Только ты не засыпай, пока я не засну. Я устал быть
один, я все время был один, а теперь больше не хочу, не хочу.
В конце концов он уснул, а я еще долго рассматривала его
изможденное лицо в свете начинающегося утра.
– Пожалуйста, я прошу, пожалуйста, – бессвязно шептал
он во сне, а я клала руку ему на губы, на прохладный восковой лоб – “все
хорошо, все хорошо”…
…Я проснулась с тяжелой головой – и сразу вспомнила кошмар
предыдущей ночи. Слава Богу, сегодня приезжает Венька – на часах было девять. Значит,
скоро она появится, если не вздумает прилететь самолетом, ей всегда нравились
самолеты.
Ей всегда нравились самолеты, я всегда была без ума от
порядка, но сейчас в комнате все было перерыто: вещи, книги, рукописи были
смешаны в диких пропорциях, как коктейли сумасшедшего бармена, всю жизнь
проработавшего на киношную гонконговскую мафию.
…А все, что осталось от моего друга Нимотси, умиротворенно
сидело на кухне и лакало кофе из жестяной коробки чая. Весь чай – Господи ты
Боже мой, “Выбор императора”, бешеные деньги за сто грамм! – был высыпан на
пол. А на плите, в кастрюле, булькали ингредиенты для кайфа.
– Приветик! – бодро сказал Нимотси. – Кофе хочешь?
Я молчала.
– А кайфу? – Он явно издевался, каждую секунду не
прощая мне своей ночной сумасшедшей слабости. – Скоро поспеет.
– Что за разгром ты учинил?
– Паршивая у тебя квартира. Такую и бросать не жалко.
– Я не собираюсь ее бросать.
– Ты, видно, ничего не поняла из вчерашнего. Кошмар
продолжался. Я села против Нимотси и отпила остывший невкусный кофе из его
жестянки.
