– Ничего другого не остается, – как эхо, повторила я.
Спасительный выход, Боже мой, спасительный выход. Самый лучший подарок Дана,
предавшего меня… Все это время он предавал и предавал меня. Единственный, кого
я по-настоящему успела полюбить. Ничего другого не остается, он прав…
– Значит, теперь родился новый каучуковый король…
Поздравляю, – медленно сказала я и даже не узнала своего тусклого безжизненного
голоса.
– Ну… Это не просто каучук, Ева. Натуральный каучук,
конечно, качествен, но не столь функционален при засилье синтетического. Но это
– Таиланд, самые дешевые наркотики. Их можно вывозить в каучуке целыми
партиями, у нас уже созданы несколько действительно беспроигрышных способов
транспортировки, остается только применить их на практике. Ты понимаешь, каким
рынком является Россия – это же золотое дно…
– Понимаю, – машинально повторила я: почему так пусто в
голове, не голова, а сдувшийся воздушный шар, что он говорит мне? Боже мой,
скорей бы все кончилось. А там будут все, кого я любила, они обязательно
встретят меня… Что он говорит?
– ..это крупный бизнес, довольно рискованный бизнес, но
мне нравится рисковать. Это единственное, что мне нравится, кроме тебя.
– Да, да. – Я смотрела на Дана невидящими глазами.
И все равно увидела, как изменилось его лицо и он на секунду
стал тем, прежним, который прижимал меня к себе по ночам, который яростно любил
меня, который хотел увезти меня в Испанию, в маленький дом под Аликанте… А
теперь в глубине его зрачков стояла такая боль, что мне захотелось прижать к
себе его бедную вероломкую голову. Но это была лишь минутная слабость – и моя,
и его…
– Выйди, – попросил Дан Шинкарева, и тот беспрекословно
ему подчинился, ушел в комнату с мертвыми собаками и плотно закрыл за собой
дверь.
– Мне очень жаль, Ева. – Дан поднял голову и посмотрел
на меня. – Ты даже представить себе не можешь, как мне жаль. Если бы мы могли
встретиться по-другому, не так, как встретились… Боже мой, я бы все за это
отдал. Я не врал. Я бы не задумываясь женился на тебе, потому что ты – самое
лучшее, что у меня было. Я знаю, я был бы счастлив. Я и был счастлив с тобой.
…Я не знала, были ли это его слезы – или только отражение
моих: мелькнувшее и сразу же исчезнувшее отражение.
– Никто не виноват, что наши пути пересеклись задолго
до того, как мы с тобой познакомились. Даже если бы сейчас я решил все
переиграть – а эта мысль, эта безумная надежда убивает меня, вытягивает жизнь
по капле, – даже если бы все случилось именно так – ты все равно никогда не
простила бы мне. Ты не прощала бы снова и снова. И я понимаю тебя. Но уже
ничего не могу сделать. Слишком далеко все зашло. Слишком высоки ставки. Это
очень крупная игра, и я не могу в ней проиграть.
Дан вынул холостую обойму из “браунинга” и вставил новую – я
знала какую. И я сочувственно наблюдала за ним, ощущая чувство облегчения.
После того, что я пережила за последний час, это казалось мне единственным
утешительным событием. Теперь мне мешал только Дан, он должен уйти, обязательно
должен уйти, и тогда я возьму этот маленький пистолетик, эту ласковую карманную
собачку, и навсегда избавлюсь от боли.
– Уходи, – сказала я Дану.
– Да. Я понимаю. Прощай. – Он положил пистолет на стол
и подтолкнул его в мою сторону.
Сгорбившись, он пересек комнату и исчез на крыльце, в
темноте ночи, которой я никогда больше не увижу… Дверь за ним закрылась. Вот и
все.
Теперь я буду наконец свободна. Даже любовь Дана не могла
дать мне большее счастье, чем свобода. Теперь я поняла это. Бесплодная жизнь
заканчивается, и в ней ты безнадежно, безнадежно проиграла. Этот последний
выстрел будет самым правильным, самым честным, и это станет единственным, в чем
я не промахнусь.
Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан…
Женщины не кончают с собой, пустив пулю в висок, засунув
дуло в рот, – это не их стиль. Но у тебя никогда не было стиля, и Бог простит
тебя. И все те, кто скоро будет рядом с тобой…
Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан. И поднесла к
голове. И закрыла глаза.
И тотчас же легкая, как крыло птицы, рука перехватила мою
руку, моментально осиротевшую без оружия.
– Успеешь еще глупостей наделать. – Этот голос,
искаженный свистящим шепотом, я слышала когда-то, но успела забыть.
Чуть приоткрыв веки, я увидела Олега Васильевича. Он держал
в руках мой “браунинг”, он стоял рядом, лицом к двери, широко расставив ноги, –
я видела только его профиль, сосредоточенный и гневный. Через секунду, показавшуюся
мне вечностью, он выстрелил. Выстрелил в никуда, в сжавшееся пространство дома,
в белый свет, как в копеечку. Выстрелил и остался стоять, спокойный, как в
милицейском тире, с пистолетом в вытянутой руке.
Почти сразу же распахнулась дверь, за которой исчез Дан.
Теперь он появился снова – черный, обугленный, в проеме ночи.
…Он ничего не понял, перед тем как упасть. Перед тем, как
Олег хладнокровно выстрелил в него; Дан уже давно был мертв, а Олег все
продолжал и продолжал стрелять.
И остановился только тогда, когда я сказала ему:
– Хватит! Он мертв, он мертв, он мертв…
Опустив руку, Олег повернулся ко мне и встряхнул за плечи.
– Ну?! Ты как? Все кончено, слышишь, все кончено!
Нам нужно уходить.
– Куда? – Я не могла даже пошевелиться.
– Не куда – а отсюда. Ну и грязную историю провернули с
тобой эти гады! Я ведь все слышал. Сидел с собаками и все слышал. Спокойные
твари, правду говорят – лучший ротвейлер – это мертвый ротвейлер… Третья
собака, двуногая, – этот Шура, подельник его, Александр Анатольевич, – не была
такой безобидной, но тоже не сопротивлялась, дырка в башке – вот и все. Никогда
не думал, что убить расслабившегося фээсбэшника, пусть и бывшего, так легко.
Идем, Ева. Идем, не стоит здесь и оставаться. Все кончено, и ты теперь в
безопасности.
Он аккуратно поднял мою записку, лежавшую возле трупа
Кудрявцева, и положил ее к себе в карман.
– Черт, чуть вас не потерял под Бронницами, эта сволочь
гоняет на своем джипе, как камикадзе. Если бы успел – они бы не убили этого
мужика… Но тебя, кажется, я спас… Так что с тебя причитается ужин в гостинице
“Метрополь”. Идем.
Как сквозь пелену, я видела, что он вынимает кассеты из
мониторов внешнего обзора и как профессионально-осторожно вытирает все
возможные отпечатки. Последним он обтер “браунинг” и вложил его в мертвые
пальцы Дана.
Я видела все это и даже не могла пошевелиться, пока Олег
насильно не взял меня за руку, не подвел к двери и не заставил переступить
через безжизненное тело человека, которого я любила.
* * *
"Шкода” Олега Васильевича неслась к Москве. Я сидела
рядом с ним и безучастно смотрела перед собой. Олег все время что-то говорил
мне, он пытался объяснить, как оказался на даче Кудрявцева – все это время он
следил за мной, стараясь хоть издали уберечь от возможной опасности – а то, что
она есть, Олег не сомневался, у Грека было чутье на пограничные, на
криминальные ситуации, он никогда не давал телефона Мари-лова просто так. И
потом – именно об этом сказала ему гуща в моей кофейной чашке, а Олег верил в
это свято. Вычислить прошлое Сирина и Александра Анатольевича не составило
труда, тем более что о них обоих уже давно ползли мутные слухи в “конторе”. Он
был в ту ночь у дома Туманова только потому, что следил за мной. А потом
появился Дан, слишком внезапно, слишком подозрительно. Дан уже проходил по
нескольким крупным делам о мошенничестве, но только как свидетель – он был
бесстрашен и в психологических поединках ему не было равных. И ухватить его
было невозможно…
