Проснулась я от резкого настойчивого звонка в дверь. Так
звонила только она. Приготовленные вещи нужно было отдать и распрощаться с
ненормальной девчонкой навсегда, но я вдруг почувствовала, что если открою,
если впущу ее в свой спокойный, стерильный дом, как впустила когда-то, то все
снова пойдет по кругу.
Почувствовала и испугалась.
– Это ты? – трусливо спросила я из-за двери.
– Открой, пожалуйста… Я все объясню, – ответила она
трезвым вкрадчивым голосом.
– Уволь меня от объяснений. Все и так ясно. Живи как
знаешь. Правы твои щенки – при чем здесь я? Звонок звонил непрерывно.
– Уходи, – устало сказала я. Теперь в дверь начали
методично стучать кулаками. Я прислонилась спиной к дверной коробке и закрыла
глаза.
– Если будешь ломиться – соседи вызовут ментов и будут
правы. Ты же знаешь наших пугливых пролетариев.
Стук прекратился.
Так, в тишине, я просидела очень долго. Так долго, что
наконец решилась спросить.
– Ты еще здесь?
– Да. – Она никуда не ушла, она была совсем рядом, за
тонкой дверью.
– Сидишь?
– Сижу.
– Не стоит. Простудишься.
– А я на коврике сижу. И хочу тебе одну историю
рассказать. Я давно хотела…
– Сыта по горло твоими историями. И твоими
дружками-извращенцами.
– Это хорошая история. Ты даже удивишься, какая
хорошая… Глазки закрой и слушай… У одних папочки и мамочки в городе Ташкенте
родились две девочки. Две девочки-близняшки. Одну назвали Венечкой в честь
папочкиной мамы, а другую – Сашенькой в честь мамочкиного папы. Сашенька и
Венечка очень любили друг друга… Так сильно, что если у Венечки был лишай на
руках, то точно такие же пятна выступали на руках Сашеньки. А когда Сашенька
сломала ногу, то Венечка тоже не могла ходить – ровно месяц, пока гипс не
сняли. А когда его сняли и прошло несколько лет – Венечка с Сашенькой стали
красивыми-красивыми, по мнению узбеков, торгующих абрикосовыми косточками на
Алайском рынке, – то они, как и полагается девушкам, влюбились в двух мальчиков
– Фарика и Марика. И это была сумасшедшая любовь, потому что любить иначе они
не умели. Это была такая сумасшедшая любовь, что иногда они менялись мальчиками
– в кино там на индийской мелодраме или на шашлыках. И все им сходило с рук,
потому что были они очень похожи, даже мамочка с папочкой их путали. Если бы
Вильям Шекспир крепко закладывал и у него двоилось бы в глазах – то “Ромео и
Джульетта” получилась у него именно такой…
Я хмыкнула.
И тут же услышала Венькин голос:
– Это правда.
– И что?
– А то, что они поехали в горы, все вчетвером. И на
законных основаниях, тили-тили-тесто, жених и невеста. Там был шашлык, и цвели
персики, и было еще не очень жарко. И девочки-близняшки оставили своих
мальчиков, чтобы на машине Марика смотаться в Янгиабад, Марик их обеих научил
водить машину. Они ехали на переговорный, чтобы поздравить своего папочку с
днем рождения, сорок лет. Им ужасно хотелось вести машину, они даже поссорились
из-за того, кто поведет первой. И врезались в дурацкую фуру, огромный такой
“КамАЗ”. Он был один на всей трассе – и они умудрились в него впаяться… Та, что
была за рулем, осталась жива. Так, череп слегка покрошило, незначительная
травма – две недели в реанимации, и привет.
Венька замолчала.
– А вторая? – тихо спросила я, хотя не имела права
спрашивать.
– Она погибла. Ее долго не могли достать – пришлось
даже вырезать двери автогеном.
– Прости, я не знала…
– Они тоже не знали – Фарик с Мариком. Они не знали,
кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.
– Но ты… Ты-то знаешь – кто? Она долго молчала, а потом
сказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:
– Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для нас
для всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошая
осталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговаривать
себя – это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном…
– А потом?
– Потом я выбрала один из паспортов – и стала Венькой.
А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь – еще бы –
один потерял любимую, а второй – исключительное право на любимую. Они так
мучили меня, что я выбрала щадящий вариант – я полюбила их обоих: за себя и за
нее…
– Бред какой-то…
– Пожалей меня, пожалуйста, – вдруг жалобно попросила
Венька. – Я так устала…
Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня – все это время
она сидела, прислонившись спиной к двери – так же, как и я.
Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Я
не знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей – а сейчас
Венька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталась
успокоить.
– Ты ведь не оставишь меня?
Я не могла сказать “нет”, хотя сквозь бесконечную жалость к
этой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения – это
иллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй,
утерянной половины; глину для лепки новой сестры – вместо той, погибшей. Моя
безликость, готовность принимать любую форму – вот что ей было нужно, вот что
она почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове,
сметая все остальные мысли – и я разжала руки. Венька почувствовала это,
подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.
– Что-то не так? – спросила она.
– Я не гожусь… Не гожусь на эту роль. У меня своя
жизнь…
– Нет. Нет никакой роли, – отчаянно соврала она, даже
не понимая, что врет, – просто не уходи от меня.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся. – Я вдруг
поняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообще
возможно ее успокоить, привести в норму, а потом…
А потом – уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехать
к папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения – отец ненавидел
Москву, а из-за Москвы возненавидел и меня.
Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что не
все в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистических
страстях только усугубили ситуацию.
"Ты попалась, Мышь.
Коготок увяз – всей птичке пропасть”.
И я решила спустить все на тормозах, принять решение – но не
сейчас, не сейчас.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся, – снова
повторила я, – еще убьют меня, чего доброго!
– Нет, никогда! – Она неистово сжала мои запястья. –
Никогда… Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они – тебя… Ты выберешь
любого из двух, я даже знаю – кого… И нас опять будет четверо.
